Андрей Серба - Быть Руси под княгиней-христианкой

— А я, отче, не желаю править при ком-то, зовись он Игорем или Малом, я хочу править от собственного имени, — холодно произнесла Ольга. — Мне надоело быть чужой тенью, я устала от постоянного притворства, к которому была вынуждена прибегать, чтобы править вместо Игоря. А главное, мне слишком много лет, чтобы я могла позволить себе тратить драгоценное время на неизбежную борьбу с новым мужем за великокняжескую власть, вместо того чтобы неограниченно пользоваться ею. Я хочу править Русью, а не вновь отстаивать своё право на это. Потом, отче, ты забываешь ещё об одной стороне моего возможного замужества. Пусть мне удастся прибрать князя Мала к рукам в первые же месяцы нашей совместной жизни, допустим, что он, будучи осторожным и дальновидным человеком, вообще не станет посягать на имеющуюся у меня сейчас власть, что дальше? Я не вечна и настанет час, когда я окажусь в могиле, а князь Мал на моём месте. А когда языческие боги призовут Мала к себе, великокняжеская власть по праву перейдёт не к моему Святославу, а к его сыну Круку, уже сейчас зрелому мужу и закалённому в боях воину. Даже случись что с Круком, у него есть брат Добрыня, который старше Святослава и, в случае борьбы между ними за власть, окажется сильным соперником моему сыну. Меня страшит не свадьба с князем Малом, а судьба, уготованная в этом случае княжичу Святославу после моей смерти. Конец правлению на Руси рода Рюриков — вот что такое мой брак с древлянским князем!

— Целиком разделяю грозящую княжичу опасность и твою тревогу за его будущее, — сказал Григорий. — Но если брак с князем Малом для тебя неприемлем, значит, он не должен состояться. Разве на предложение Мала стать его женой обязательно должно последовать твоё согласие?

— Конечно нет, однако мой отказ будет означать одно — войну между Киевом и древлянами. А война — это усиление влияния воевод, которое я намерена ограничить, это недовольство смердов и горожан, которых я вынуждена буду оторвать от дел и призвать на службу, чтобы как можно быстрее покончить с междоусобицей, или унижение перед князьями земель, если я решу прибегнуть к помощи их дружин. Война — это многие жертвы среди полян и древлян, самых сильных племён на Руси, это огромные, не принёсшие блага русичам расходы, это, наконец, попусту истраченное время, которое я могла бы использовать с пользой для державы.

— Это так, дочь моя, но из двух зол — брак с князем Малом или война с ним — нужно выбрать меньшее. Или тебе известен другой путь из сложившегося положения?

— Мне такой путь неизвестен. Но даже если бы я знала его, это ничего не дало бы. Помнишь, отче, я упоминала, что воевода Микула прибыл ко мне не только как посланец князя Мала, но и как вестник последней воли моего мужа? Эта воля такова — Игорь оставляет великокняжескую власть мне и требует в кратчайший срок жесточайше наказать древлян. Поскольку он опасался, что я, христианка, могу отказаться от мести, он велел Микуле, своему другу-побратиму и вернейшему сподвижнику, объявить о своей предсмертной воле воеводам, угрожая им за неисполнение завета суровой карой языческих богов. Воеводы уже знают о воле Игоря, уверена, что о ней стало известно и дружине, а утром будет извещён весь Киев, поэтому, отче, я по рукам и ногам связана последней волей Игоря. Не исполнить её, значит, вызвать гнев воевод и дружины и настроить против себя всех язычников Руси. Чем это в моём сегодняшнем положении грозит, объяснять излишне.

— Однако худа никогда не бывает без добра, дочь моя. Брак с Малом является для тебя большим злом, нежели война с ним, но, отказывая древлянскому князю в притязании на свою руку, ты могла быть названа зачинщицей междоусобицы между Искоростенем и Киевом. Но поскольку месть древлянам завещана тебе покойным мужем, никто не посмеет бросить подобное обвинение — ты, верная жена и законная великая княгиня, выполняешь предсмертную волю своего мужа и одновременно усмиряешь мятежных подданных.

Ольга невесело усмехнулась.

— Отче, если бы я опасалась войны только из-за обвинения в развязывании междоусобицы, я начала бы её хоть сегодня и смогла бы легко и быстро заткнуть рты своим хулителям. Отправляя войско под Искоростень, я теряю над ним власть и отдаю её в руки воевод-язычников, никогда в жизни не подчинявшихся княгине-военачальнице и привыкших видеть в христианах чаще всего врагов. Кто поручится, что, усмирив древлян и возомнив о себе невесть что, обуянные непомерной гордыней и спесью, они не сочтут унизительным для себя быть в послушании у меня и не пожелают видеть своим князем кого-либо из своих рядов? Дабы держать их под надёжным присмотром, с войском должна отправиться я, а поскольку у меня недоброжелателей намного более, чем друзей, я должна буду взять с собой Святослава. Легко ли будет нам, женщине и малому ребёнку, среди гнилых лесов и непроходимых хлябей? А каково будет у меня на душе, если я ни на миг не смогу забыть, что в Киеве остался и наверняка вершит свои чёрные дела мой непримиримый недруг — верховный жрец Перуна? Кстати, отче, мы позабыли о нём, а ведь он — я не сомневаюсь в этом! — пожалует ко мне с первыми лучами солнца, и наш разговор сулит мне мало приятного.