Борис Пономарев - Мустафа Голубич – тайный агент Сталина

– Успокойся. Я его прогнала. Назначила другой де…

Мустафа не дает ей договорить, зажимая рот поцелуем.

Вновь кабинет Сталина. Вождь слушает своего помощника Поскребышева: «Товарищу Сталину И. В. Группой работников НКВД в 1940 году было успешно выполнено специальное задание. НКВД СССР просит наградить орденами Союза СССР шестерых товарищей, участвовавших в выполнении этого задания. Прошу Вашего разрешения. Народный комиссар внутренних дел Л. Берия.

– Читайте проект приказа.

– «За выполнение особого задания наградить орденами Ленина – Меркадер Каридад Рамоновну, Эйтингона Наума Исааковича; орденами Красного Знамени – Василевского Льва Петровича, Судоплатова Павла Анатольевича; орденами Красной Звезды – Григуловича Иосифа Ромуальдовича и Пастельняк Павла Пантелеймоновича».

Сталин берет бумагу и крупно пишет карандашом:

«За (без публикации)».

Москва. На квартире Каридат Меркадер и Эйтингон. На столе водка, коньяк, вино. Женщина уже много выпила. Она тихо плачет.

– Пей, пей, товарищ Пабло, или как тебя там. Пей! Это вино «Напареули» прислал сам Берия. Читай этикетку. Видишь? Розлив 1907 года. Царское вино. Теперь его пьют главные большевики. Что тише?! Ничего не тише! Кого мне теперь бояться?

Женщина наклонилась к столу и зашептала почти прямо в лицо своему начальнику и любовнику:

– Я им больше не нужна… Меня знают за границей. Меня опасно использовать. Но они также знают, что я больше не та женщина, какой была прежде… Каридад Меркадер это не просто Каридад Меркадер, а худшая из убийц… Постой… Не перебивай меня… Пей, давай! Ты лучше других знаешь, что я ездила по всей Европе, разыскивая чекистов, покинувших родину, чтобы безжалостно убивать их. Я сделала даже больше этого! Я превратила в убийцу моего сына Рамона. Я сделала это для них… Я видела своего сына, выходящим из дома Троцкого, связанного и окровавленного… и я даже не могла подойти к нему… Я должна была бежать от него… А теперь он в тюрьме. И он… боится своих начальников… своих хозяев… Он отказался бежать из тюрьмы, хотя мы легко могли устроить это. Почему? Нет, ты ответь мне, почему? Молчишь. Потому что и ты боишься их… И я боюсь. Они дали мне орден. Спасибо. Орден взамен на мою жизнь.

– Успокойся, дорогая, успокойся. Иди ко мне, я обниму тебя. Вот так. Сейчас тебе дают отдохнуть. Но тебя не забыли. Когда нужны будут верные, смелые люди, тебя позовут. Ты еще многое сделаешь.

Сталин со своей женой Надеждой, её матерью и Мустафой Голубичем сидят за обеденным столом. Собственно, обед уже закончился. Мужчины пьют вино из высоких бокалов.

– Это очень хорошо, товарищ Мустафа, что вы познакомились с моей тещей в Кисловодске. Иначе я не имел бы удовольствия узнать вас. Еще по бокалу вина? Кстати, судя по вашим пальцам, вы – курильщик. По-моему вы, дорогой мой Мустафа, курите трубку, как и я. Ну вот, я угадал, – засмеялся Сталин. – А не раскурить ли нам по одной трубке дружбы? А? Вы не против?

Сталин и Голубич сидят в креслах одни в специальной «курительной» комнате. Медленно и со вкусом попыхивают трубками, выпуская длинные струи густого трубочного дыма. Сталин наклоняется совсем близко к лицу Голубича.

– Это очень хорошо, что я узнал тебя, Мустафа, – неожиданно он переходит он на «ты». – Ты настоящий национальный патриот-революционер. Скоро, очень скоро станешь настоящим интернационалистом. Мне, – Сталин делает особое ударение на слово «мне», – очень нужны такие храбрые, такие преданные революции люди, которые не болтают о либерализме и человеколюбии, а действуют, делают любую работу, которая нужна мировой революции. Собирай в кулак своих самых верных и надежных друзей. У меня есть для вас дело. Это непростое дело. Это работа на историю. Такая, которую ты уже делал в Сараево.

Мустафа медленно идет по Красной площади, не замечая ничего вокруг. Его глаза сияют радостью.

Офис ЦК Компартии Югославии в Париже. В комнате Милан Горкич – 1-й секретарь партии, интеллигентный, хорошо образованный человек с приятными манерами. По комнате нервно расхаживает Радолюб Чолакович, поочередно вглядываясь в лица Светислава Стефановича и Петка Милановича, которые внимательно прислушиваются к негромкому разговору Горкича с Голубичем. Мустафа сидит у раскрытого окна со своей неразлучной трубкой в руке.

– Он, видите ли, приехал, чтобы передать нам недовольство товарища Димитрова нашей работой. Боже мой! Я очень уважаю этих людей, но как они могут судить о нашей работе, об условиях, в которых она ведется, только по нашим донесениям и отчетам?