Борис Пономарев - Мустафа Голубич – тайный агент Сталина

– Я действительно все время жду плохих новостей из… Германии. Но сегодня меня поразило одно сообщение из Мексики. Газеты написали, что в Мексике убит Лев Троцкий. Ты не любишь политику, но я думаю, ты о нем слышала.

– Ну, не до такой же степени я аполитична, чтобы не знать о Троцком.

– Так вот, его убил какой-то молодой ухажер его секретарши. Возможно, из ревности. Но я хмыкнул не от этого, а от того, что Лев Троцкий как корреспондент бывал в Белграде. Даже написал статью про убийство эрцгерцога Фердинанда. Больше того, он знал одного из участников сараевского покушения – Владимира Гачиновича.

– Ты же его тоже знал? Знал. А что с ним стало?

– Он умер в Швейцарии, в Берне. Ходили слухи, что его убили. Возможно, что-нибудь сказал лишнее. Может быть, тому же Троцкому. Никто не знает.

Елизавета идет некоторое время молча, опустив голову, взволнованно теребя концы шелкового шейного платка. Потом поднимает глаза на своего друга.

– Мустафа, а ты бы смог убить человека?

Мустафа удивленно смотрит на неё. Потом в его глазах читается понимание. Помолчав, словно вдумываясь в вопрос, ответил, тщательно подбирая слова.

– Конечно. Я же три раза воевал. Ты же видела мои шрамы.

– Нет, я не о том… не о таком убийстве… на расстоянии. А человека, которого ты знаешь, ты смог бы убить?

Голубич снова отвечает после некоторой паузы.

– Наверное, смог бы. В каждом мужчине спит воин. Но это теоретический вопрос. Все зависит от обстоятельств. Смотря, что этот знакомый сделал. А почему ты спрашиваешь?

– Да так. Что-то грустно стало от твоих новостей. Скажи еще, ты сам боишься смерти?

– Знаешь, Лиза. Когда ты в течение нескольких лет слышишь над головой вой снарядов и стон мин, каждая из которых может уже в следующую секунду разорвать твое тело на куски, постепенно привыкаешь. Начинаешь все воспринимать как тяжелую работу. Кровавую, но неизбежную.

– А в бога ты веришь, мой дорогой, мой любимый Муйко?

Мустафа в ответ только вздохнул.

– Я буду молиться за тебя. Ничего не бойся. Я так буду молить Бога, что с тобой ничего не случится.

Пара останавливается около небольшого фонтана, вокруг которого бегают дети. Голубич некоторое время с нескрываемой грустью следит за ними. Манчич замечает его грустный взгляд.

– Ты когда-нибудь хотел иметь детей, Муйко? – спрашивает она, прижимаясь к нему.

– Всегда хотел, как и все нормальные люди. Только жизнь мне не позволила. Сначала война. Потом денег не было. Когда я был в России по делам «Красного креста», у меня была там любовь, но та женщина никогда не смогла бы приехать в Югославию. А я никогда бы не смог прожить без моей Сербии и моей Боснии. А потом я встретил тебя, моя любовь.

– А почему бы нам не подумать о детях вместе?

– Боюсь, моя дорогая, сейчас уже немного поздно. Но не из-за возраста. Я новой войны боюсь. Я был в Германии. Я видел, как представители самой цивилизованной европейской нации, которые нас, сербов, за людей не считают, резали евреев и грабили их дома и магазины. Сейчас я смотрю на этих детей и думаю, что ждет их через год или два. Что ждет нас всех? Пойми меня. Новая война будет намного страшней. Мне, конечно, не избежать окопов, а тебя я пошлю в деревню. Это будет самое безопасное место. В деревню, да подальше – в горы. Одним словом, пойдешь, Лизонька, в партизаны.

– Фу, ты так это говоришь, точно уже что-то произошло. Словно война уже началась.

– Да, моя дорогая. Оккупация Польши и есть её начало. Но хватит о грустном. Ты хотела сходить в кино. Извини, я не смогу тебя сопровождать. У меня встреча, но короткая. Помни, я буду ждать тебя дома с бутылкой хорошего вина, поэтому не заводи в кино шашни. Времени у тебя на это не будет.

Вечер. Манчич выходит из кинотеатра и медленно идет домой. Она погружена в свои, видимо, невеселые мысли. Поднимается на крыльцо, тихонько открывает входную дверь и на цыпочках проходит в гостиную. Там она видит Мустафу, сидящего в наушниках перед маленькой радиостанцией, записывающего звуки морзянки. Елизавета испуганно прикрывает дверь и выбегает на улицу. Походив некоторое время вдоль дома, она вновь поднимается на крыльцо, умышленно громко ступая по ступеням. Гремя ключами, она открывает дверь. Распахнув её, Елизавета сразу же попадает в объятья Мустафы.

– Фу! Напугал до смерти. Ты что, за дверью меня поджидал?

– Да, поджидал. Где он?

– Кто? – принимая игру, недоуменно спрашивает Елизавета.

– Как кто? Твой ухажер, который тебя до дома провожал и пытался поцеловать. Вот, всю помаду размазал. Или все-таки поцеловал? Я ему ноги-то пообломаю.