Себастьян Барри: Бесконечные дни

Мы сидим, законопатившись в доме, до весны. Снаружи ярятся обычные злые бури. Джон Коул взялся учить Винону – для этого он купил две книги: «Современный письмовник американских дам и джентльменов для дел коммерческих, гражданских, любовных и брачных» и «Улучшенную грамматику английского языка». Винона будет говорить и писать не хуже императора. Сугробы нарастают у стен амбара. Прикрывают могилы, в которых кое-как зарыты Тэк Петри и его ребята – уготованные им для долгого сна. Прикрывают спящие корни вещей. Прикрывают сбежавших преступников, сирот, ангелов и невинных. Прикрывают долгие леса.

Потом приходит весна, и из лесов слышатся зовы других горлиц. Генерал Ли склоняет голову набок. Ко-ко-ко-рико, скоро она будет искать себе пару. Когда крыло заживет, я ее, конечно, отпущу. Ко-ко-ко-рико. Горлицы ищут друг друга, как падучие звезды. Как совы в Теннесси. Как любая тварь, черт бы ее побрал.

Когда наступает настоящая весна, приходят вести из далекого Вайоминга. Капитан Соуэлл убит неизвестно чьими руками, и в отсутствие обвинителя майора Нила освободили. Мы узнаем, что его отпустили в отставку с почестями и он уехал домой в Бостон. Наверно, решил послать к черту такую армию, которая сажает его под замок. Мы не знаем, что случилось с предъявленными ему обвинениями, и совсем ничего не знаем о том, как идет расследование смерти бедного Старлинга. Может, на немца всем плевать. Мы смотрим на дело со всех сторон, как Генерал Ли, когда она что-нибудь разглядывает, склонив голову набок. В конце концов мы начинаем надеяться, что это хорошие новости. Джон Коул очень обеспокоен – ему кажется, что Сайлас Соуэлл был в какой-то степени прав. Индейцы не вши, которых нужно выжигать из швов одежды по всему миру. Свидетель тому – его собственная прабабушка у него в нутре. А я, как всегда, еду прицепом к Джону Коулу. Не будь я снайпером, мы бы, может, никогда этой беды и не увидали, говорит Лайдж Маган. Я вовсе не хотел стрелять в девочку. То было давно, говорит Джон Коул, то было давно. Много воды утекло, черт ее дери со всеми потрохами. Майор кричал, чтобы я перестал, так почему я, будь я проклят, не перестал? – спрашивает Лайдж. Забудь об этом, вот и все, отвечает Джон Коул. Я думаю об этом каждую божью ночь, отвечает Лайдж, можешь не сомневаться. Я не знал, говорю я. Да, говорит он, каждую божью ночь.

В этом году мы намерены сеять пшеницу и кукурузу и дать земле отдохнуть от табака. Заодно и год выйдет покороче. И не нужно будет ни выдерживать листья в амбарах, ни сортировать, ничего. Я подтыкаю юбки не хуже любой фермерши и работаю вместе с мужчинами. Винона ездит на телеге в город за тем и сем; вроде бы жители Париса уже привыкают к ней. Видят уже не индеанку, а Винону. Джон Коул полагает, что к ней неровно дышит мальчишка-продавец из бакалеи. Джон Коул говорит, будет неплохо, если у Виноны появятся связи в мире коммерции. Я, как испокон веков положено матери, говорю, что Виноне еще рано замуж. И тут глядь, Винона-то поступает на работу писарем к распроклятому крючкотвору по фамилии Бриско. У нее лучший почерк во всем округе, говорит он. Он приезжает в экипаже, на нас посмотреть. Наверно, мы выглядим вполне респектабельно. Белая пара, старый армейский ветеран. Воспитанные негры. Это он так видит, я думаю.

Как-то летним вечером мы с Джоном Коулом сидели на веранде, глядя, как удлиняются тени. Лайдж спал в своем кресле. Чокнутые козодои беспрестанно выкрикивали обычную тоненькую жалобу. Винона на кухне переписывала бумаги для Бриско. Странно как, вот сидишь и чувствуешь, еще даже не видя, – сейчас кто-то появится. И они появляются – вдали, на тропе, идущей вдоль реки. Человек десять всадников. Свежая темнота прикрывает их, хотя на западе огромное трепещущее солнце еще выгорает в пепельном небе. Выше небо окрашено бледным цветом птичьего яйца. Надо отдать миру должное – что-что, а красоту он умеет. Всадники неуклонно приближаются. Едут так уверенно, будто знают дорогу. Вскоре мы уже различаем, что это военные. Такие мундиры мы когда-то носили сами. Винтовки болтаются за спиной. Похоже, там два офицера, остальные солдаты. Да разрази меня гром, это же капрал Поулсон там, вдалеке. Я так и говорю Джону Коулу. Лайдж Маган шевелится во сне и просыпается. Ничего не говорит. Винтовки у нас, как обычно, лежат на веранде, но так, чтобы их было видно снаружи. Знаменный сержант и два капрала не испугаются одного вида военных. Те все приближаются. Джон Коул встает, совсем как хозяин при виде гостей. Прислоняется к столбику веранды этак небрежно. Стягивает шляпу. Жарко, рубашка у него на груди пропотела насквозь. Я сижу и только надеюсь, что выбрит как следует. Провожу по щеке пальцем, проверить. В любом случае темнота уже дошла до нашей веранды и вместилась туда рядом с нами. Козодои умолкают. Далеко над холмами раскатывается летний гром. Я думаю, что эта гроза до нас не дойдет. Слишком далеко. Главное, не отдать честь Поулсону – когда я так одет, я с ним не знаком. Вот уже щелкают копыта и звук не стихает, кони приближаются. Кроме Поулсона, никого из пришлецов я не знаю. У одного-двух лица смутно знакомые. Не припоминаю.