Михаил Бродский - Сабанеев мост

Однажды утром, в августе, я выскочил из дома, как всегда, в последнюю минуту, торопясь в институт. Я шел пешком, из открытого окна стоящей у тротуара машины было слышно радио, диктор торжественным голосом читал какое-то сообщение, слушать которое у меня времени не было. В институте мой помощник Володя Петросян встретил меня вместо приветствия радостным возгласом:

– Хорошо, что я еще не вышел из партии!

– Что случилось? – спросил я.

– Вы что, ничего не знаете? – удивился Петросян. – У нас теперь вместо Горбачева ГКЧП.

День, конечно, был совершенно не рабочий. Я решил поехать в Машиноэкспорт, который находился на Мосфильмовской улице, внешторговцы всегда имели более полную информацию; кроме того, оттуда было близко к Белому дому, который, как стало уже ясно, превратился в очаг сопротивления.

В Машиноэкспорте тоже все были в растерянности, а приблизившись к Белому дому, я увидел стоящий перед ним танк, на башне сидел веселый молодой парень в черном комбинезоне без шлема, в петлице была алая гвоздика. Танк окружала толпа, и девушки кокетничали с танкистом.

«Похоже, все не так безнадежно», – подумал я и двинулся к метро.

Навстречу мне от Красной Пресни по Трехгорному Валу спускалась большая колонна рабочих и служащих какого-то предприятия, над колонной реял транспарант «Фашизм не пройдет!».

Вечером Сева отправился к Белому дому, и мы, конечно, всю ночь не спали. Вернулся он утром живой, насквозь простуженный, переполненный впечатлениями и счастьем от причастности к историческим событиям.

Дальнейшее всем известно, а в начале сентября я со своими специалистами прилетел в Германию на очередную деловую встречу. Нас встречали как героев, отстоявших демократию и свободу. Конечно, это относилось к нам лишь постольку, поскольку мы представляли в этот момент советский народ. Обер-бургомистр Брауншвейга устроил в городской ратуше прием в нашу честь, и в газете, вышедшей на следующий день, на второй странице была фотография, где бургомистр и я с бокалами шампанского в руках обмениваемся приветствиями.

Примерно через месяц институт выставил фирме «Эрфурт – Крупп» счет за первый этап консультаций на двадцать пять тысяч марок. В это время мне стало известно, что в связи с трудным финансовым положением страны готовится решение правительства о замораживании всех валютных средств, находящихся к моменту выхода такого постановления на счетах предприятий. Я рассказал об этом директору института Устинову, и мы договорились, что я постараюсь задержать оплату до выхода постановления. Я позвонил финансовому директору фирмы, с которым мы познакомились во время торжественного обеда на вилле Хюгель, и попросил придержать платеж до моего специального сообщения, обещав штрафные санкции за задержку оплаты не применять.

Так и сделали. А через короткое время после этого Устинов скоропостижно скончался, и его заместитель по производству Свищев, который меня ненавидел, потому что я не брал его в Германию, где ему совершенно нечего было делать, обвинил меня в том, что я эти деньги присвоил. Доказать это было, конечно, невозможно, но для того, чтобы бросить тень на имя, сплетни достаточно, тем более что мои частые поездки за рубеж вызывали зависть у многих. К счастью, ожидаемое постановление вышло довольно скоро, деньгами, попавшими на счет института в 1992 году, уже можно было пользоваться, и Свищев, имевший право финансовой подписи, втайне от всех пытался использовать средства, на которые институт мог жить целый квартал, для своей поездки за рубеж на так называемую учебу. Это стало известно, и его уволили.

Впрочем, меня это уже не интересовало. В декабре развалился Советский Союз, руководство Череповецкого комбината осознало, что создавать в этот период новое автомобильное производство нереально, и немецкий проект прекратило.

Стало ясно, что централизованные капиталовложения, а следовательно, и крупные проекты кончились. Работать в институте становилось неинтересно. Кроме того, мне показалось, что в новой реальности можно будет создать организацию, готовую брать на себя ответственность за весь комплекс работ в капитальном строительстве от проектирования до сдачи объекта в эксплуатацию, как это делается в других странах. Поэтому в январе 1992 года я решил покинуть институт, где проработал почти тридцать два года. Это стало известно в министерстве, и мне позвонил начальник управления экспертизы Бобохидзе.