Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

Когда понтёры между Невой и Невским проспектом закончились, настал черёд офицеров Семёновского полка из казарм по другую сторону Невского, на Загородной дороге. У них Фёдор Иванович тоже выиграл преизрядно и велел извозчику ехать дальше, к соседям-егерям, а Фёдор Петрович, обняв драгоценный узел, снова принялся вещать:

— Так не может продолжаться долго. Скоро уж Фортуна отвернётся, и останешься ты снова без гроша. Остановись лучше сам, пока не поздно!

— Авось не отвернётся, — с мрачной ухмылкой ответил Фёдор Иванович. — На счастье только дурак играет, а я не хочу зависеть от случайностей и поэтому исправляю ошибки Фортуны.

— Постой! — вскричал Фёдор Петрович, да так, что извозчик вздрогнул, приняв это на свой счёт, и натянул вожжи. — Ты что, братец?! Ты… играешь наверняка?!

Назвать кузена шулером у него не повернулся язык. Фёдор Иванович ткнул извозчика, чтобы ехал быстрее, и спокойно сказал:

— В игре, дорогой мой, как в сраженье, я не знаю ни друга, ни брата. Если кто желает перевести мои деньги в свой карман — милости прошу попробовать. Но и я в таком случае имею право его обыграть, как мне будет угодно.

Фёдор Петрович почувствовал, как спина разом взмокла, и капли пота щекотно скользнули вниз вдоль позвоночника. А если бы гиганты-кирасиры… да что там, если бы кто угодно поймал его кузена за руку?! Последствия он боялся себе представить, но и прочь бежать уже не мог, оцепенев от ужаса. Вот и ходил за Фёдором Ивановичем на ватных ногах, и таскал узел, который всё пополнялся выигрышем.

В Егерском батальоне кузены собрали дань с несчастного Саши Нарышкина и его сослуживцев, а закончили трёхдневный тур на берегу Фонтанки, в Измайловском полку.

Вернувшись к себе, Фёдор Иванович рухнул на постель, не раздеваясь, и проспал часов десять кряду. Фёдор Петрович за это время тоже вздремнул, а поднявшись — учинил ревизию выигрышу. Ассигнации собрал стопками, столбики монет завернул в бумагу и карандашом надписал каждую колбаску. На подвернувшемся листке он подсчитал общую сумму — выходило что-то невероятное. Фёдор Петрович расположил деньги на столе аккуратными рядами, словно войска на плацу, и сгрёб драгоценности в пирамидку.

До пробуждения кузена он дымил трубкой и любовался нечаянным богатством. Фёдор Иванович, восстав ото сна, ладонями помял отёкшее лицо, задумчиво оглядел сокровища и сказал:

— Красиво. Сразу видать, что ты художник… Только нет в тебе поэзии, братец. Вали всё обратно в кучу, как было, и счёт свой порви. Знать не желаю, сколько здесь. Я сказал цыганам, что привезу много, и этого довольно!

Он двинул по столу к Фёдору Петровичу стопку ассигнаций с колбасками монет — какие попались под руку, не глядя, — и сверху бросил золотые карманные часы ценой рублей в пятьсот — долю кузена от игры.

— Остальное всё в кучу! — повторил Фёдор Иванович и отправился приводить себя в порядок перед поездкой в табор.

Когда узел с выкупом упал на траву к ногам Пашеньки, она уселась перед ним по-турецки, раскинув юбки.

— Я своё слово держу, — сказал Фёдор Иванович, намертво сцепив руки за спиной и стараясь казаться спокойным: привычное хладнокровие изменяло ему. — Поедешь теперь со мной?

Девушка развязала узел, откинула углы скатерти, и толпившиеся кругом цыгане ахнули.

Здесь же случились три-четыре офицера из числа обыгранных Фёдором Ивановичем. Цыганский барон слышал, как один из них с сердцем говорил другому:

— Американец, поди, совсем рехнулся. За простую девку эдакие деньжищи?!

Пашенька, подняв глаза на графа, его же движением наугад зачерпнула со скатерти в пригоршни, сколько чего попало.

— Это вам, ромалэ, чтобы лихом не поминали! — крикнула она и через голову бросила щедрый подарок цыганам, осыпав их драгоценным дождём.

Гомонящие цыгане принялись толкаться, отбирая друг у друга деньги, а Пашенька снова затянула скатерть узлом и поднялась на ноги.

— Выбрала? — спросил по-цыгански барон, неподвижно застывший среди толчеи.

— Влюбилась. — Девушка тоже перешла на свой язык; щёки её налились румянцем. — С первой минуты, как увидела. Все дни о нём думаю.

Старик печально покачал головой.

— Из волка кобылу не сделаешь. Барин молодой. Завтра другую захочет, или барыню встретит, или ещё какой чёрт его по рёбрам ударит — что тогда?

— С ним хоть в ад кромешный, лишь бы вместе. Ты сам учил меня: жить счастливо хочешь — не слушай, что птицы поют!

Пашенька тряхнула копной смоляных кудрей, подхватила с травы узел и улыбнулась Фёдору Ивановичу, примолвив по-русски: