Дмитрий Гусаров - Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

И все же попытки побегов были. Одну из них можно назвать даже удачной, так как беглецов поймали лишь через три месяца. Это стоило им двух лет тщательной подготовки к побегу и в итоге — вечная каторга, сочетавшаяся с безудержной местью со стороны надзирателей за убитого беглецами охранника!

Страх перед возможностью побегов был в Петербурге сильнее, чем в самой крепости. Поэтому каждый сигнал проверяли долго и тщательно. Приезжали высокие чины, и Зимбергу волей–неволей приходилось сдерживать на время свой метод карцерного воспитания.

Естественно, ничего этого не мог знать Петр. В том, что его не направили сразу в карцер, он усмотрел прежде всего отступление от того, что рассказал ему Генкин, и это заставило его нервничать. Опять же и обед дали заметно лучший, чем он ожидал. Не собираются ли здешние тюремщики подкупить его этим, оторвать от всей остальной «бастилии»?.. Ну–ка, проверим!

Петр отчаянно замолотил в дверь.

— Стучать у нас запрещено! Что тебе? — сквозь окошко в двери спросил надзиратель.

— Мне нужны книги.

— Книги выдаются только по субботам.

— До субботы еще три дня. Мне сейчас нужны книги. Если не дадите мне книг, я стану стучать.

Надзиратель, захлопывая окошко, так выразительно поджал губы, что Петр не сомневался — сейчас он откроет дверь камеры и попробует кулаками закончить разговор.

Но дверь отворилась минут через десять, и вошел не надзиратель, а обрюзгший, лысоватый пожилой человек с офицерскими погонами. Петр по наивности принял его за Зимберга, однако это был его помощник — кавказский князь Гурамов, пьяница и несчастливец, ненадолго оказавшийся в должности ему совершенно неподходящей.

— Что вам угодно? — тихо и даже робко произнес он.

— Мне нужны книги.

— Но позвольте… У вас есть книги… Вот на столе.

На столике действительно лежали две книги духовного содержания из тех, что поставлял в крепость нравственно–богословский кружок мадам Вороновой.

— А вы стучите, будоражите весь корпус… Совершенно излишне… Полагаю, вам известно, что у нас работает комиссия, а вы мешаете… Никаких оснований для этого не вижу.

— Мне нужны настоящие книги.

— Других вновь прибывшим не полагается. Таков у нас порядок.

— Эти книги я уже читал в пересылке. Если вы не дадите мне других, я выйду из повиновения, — настойчиво повторил Петр, решив сразу заявить о своем характере.

Последние слова дали совсем неожиданный результат. Гурамов неловко поежился, оглянулся на дверь, потом сожалеюще покачал головой:

— Напрасно вы произнесли свою угрозу… Весьма напрасно… О ней я должен доложить господину начальнику… Вы пользуетесь моментом, но будете весьма сожалеть об этом.

Гурамов ушел. Через несколько минут явился злой, как черт, надзиратель и, грубо подталкивая сзади, повел Петра вниз. Петр еще не знал, куда его ведут — в карцер или в библиотеку, но это его мало теперь беспокоило. Важно, что в первой стычке с тюремщиками он все–таки не сдался. Пусть не думают, что он намерен здесь отсиживаться и покорно сносить все посягательства на свой законные права.

К счастью, привели в библиотеку, и это еще более окрылило его.

Библиотека помещалась в одной из самых просторных камер нижнего этажа, где находилась и переплетная мастерская. Петр угадал это сразу же, как только открылось окошко в двери — по знакомому запаху клея, по стопкам плотного картона у стены и по ручному прессу, какими еще недавно пользовались у них в губернской типографии.

Работающих никого не было видно. Из–за книжной полки вышел невысокий тихий каторжанин в кандалах. Благодаря бороде, очкам и неторопливой внимательности взгляда он походил на ученого старца, какими представлял их себе Анохин.

— Выдай ему книги! — резко произнес надзиратель, уступая место у окошка Петру и отходя к сослуживцу, дежурившему неподалеку.

— Вам нужны книги? — спросил ученый.

— Да.

— Кого вы хотели бы?

Петр смещался. Он и сам не знал, что ему нужно. Назвал первое, пришедшее в голову, — сочинения Льва Толстого.

Ученый улыбнулся, и тут Петр увидел, что он далеко еще не старец, а совсем молодой человек — бледный, измученный, но без единой морщинки на исхудавшем лице.

— Льва Толстого не держим. Могу предложить его однофамильца графа Алексея Константиновича Толстого. Роман «Князь Серебряный» популярная книга. Вы — политический?

— Да.

— Какая статья?

— Двести семьдесят девятая с помилованием.