Юрий Трусов - Золотые эполеты

К этому человеку он чувствовал большое доверие. Не только за то, что он по-доброму относился к нему и к его матери. И не только потому, что был глубоко благодарен за его поистине отцовскую заботу.

Доверие к Виктору Петровичу у Кондрата основывалось на глубоком, искреннем уважении. У Кондрата от его предков, казачьих бунтарей деда Кондрата Большого, по прозвищу Хурделица, и отца, погибшего в боях за свободу Греции, была наследственная неприязнь ко всякого рода вельможным персонам, барам. Но образ этого богача, как ни странно, двоился в его восприятии. Вроде бы помещик, а присмотришься — совсем он никакой и не барин. Разве так баре себя ведут? Целый день от зари до зари Виктор Петрович, как клятый, в поле, в лесу, в степи. Сам копает лунки для посадки деревьев, сам сажает. Ходит за отвальным плугом, проверяет аршином глубину вспашки. Дает указания хлеборобам, толковые, словно сам всю жизнь земледелием занимался. И все чаще и чаще он виделся Кондрату в облике не барина, а ученого-труженика, влюбленного в эту родную степь, которую он, не жалея ни сил, ни времени, хотел из засушливой, безводной, дикой превратить в плодородную, цветущую.

Да, ученого, потому что на глазах Кондрата Виктор Петрович не только работал, как рядовой земледелец, но и учился. Идя за плугом, раскрывал книгу и пробегал глазами страницу за страницей. Ехал в коляске — также читал какую-нибудь брошюру. Читал каждую свободную минуту. Книги его были, в большей части, научные: по агрономии, по лесоводству, гидротехнике и механике, чаще на иностранных языках: английском, немецком, французском, шведском, итальянском. Кондрату Виктор Петрович говорил:

— Тебе бы, братец, если хочешь сведущим инженером стать, надо обязательно английский и французский языки выучить. Да и немецкий не мешало бы, чтобы пособие по механике читать. У них по сему предмету много преотличных книг, а ведь у нас, на родном нашем, почти ничего не написано, а если что и напечатано —.то чушь.

Большие серые глаза его печально, сочувствующе смотрели на юношу. И тому казалось, что Виктор Петрович переживает, как трудно Кондрату будет обходиться без нужной литературы.

Кондрата и сейчас волновало не то, что ответит на его просьбу Скаржинский, он был уверен в положительном ответе. Его мучило другое. Не покажется ли его просьба Виктору Петровичу просто смешной? Не улыбнется ли тот в ответ своей печальной, как всегда, улыбкой, а затем насмешливо процитирует своим ровным глуховатым голосом известное изречение «не хочу учиться, а хочу жениться». Но Кондрат, если дело повернется так, мужественно перенесет стыд и не отступит. Он убедит Виктора Петровича, что тут дело не в его мальчишеском капризе, а в судьбе его и Богданы. Он все расскажет, даст слово, что если даже женится, все равно будет продолжать учебу, пока не получит диплом механика. Он должен жениться на Богдане и не дозволить ее жадному отцу продать дочь в рабство какому-то деспоту. «И я честно обо всем расскажу Виктору Петровичу», — подумал он и распахнул дверь в кузницу.

Но как он ни храбрился, все же вздохнул с облегчением, увидев, что здесь нет Скаржинского и не надо прилюдно обращаться к нему с деликатной просьбой.

В кузнице пылал огонь горна, около него работал кузнец Варавий и молотобоец Семен. Они так были заняты, что даже не заметили прихода Кондрата. Варавий — рослый, лысый старик с седой опаленной бородой — держал жилистыми руками клещи, в которых была зажата нагретая до малинового цвета массивная металлическая полоса. Положив раскаленное железо на наковальню, он хрипло кричал невысокому рябоватому человеку, держащему обеими руками двенадцатифутовый молот:

— Бей! Чего глаза вылупил? Бей!

Рябоватый, натужась, поднимал тяжелый молот и ударял им по раскаленной полосе. Один удар у него вышел неудачным, слабым. Осыпая огненными искрами, молот скользнул по остывающему металлу. Молотобоец зашатался, чуть не упал. У него начался приступ глухого кашля.

Варавий гневно сверкнул глазами из-под насупленных седых бровей. Он не смог сдержать своей досады.

— Ну, с тобой, черт дохлый, много не наробишь! Такой слабак! Хоть разок ударь по-настоящему!

Кузнец сунул уже остывшую полосу в горн и стал качать мех.

Молотобоец бессильно опустился на стоящий рядом обрубок бревна, заменяющий табуретку, и виновато склонил лохматую голову.

Только тут кузнец заметил Кондрата, который молча стоял в стороне. На его приветствие Варавий сердито буркнул: