Юрий Трусов: Золотые эполеты

Кондрат, по прозвищу Малый, рослый не по годам юноша, спал в эту ночь одетым на свежем сене в возке, что стоял у дверей хаты.

Услыхав петушиное пение, парень, словно солдат по тревоге, соскочил с возка и бросился к калитке. Тихо приоткрыл ее. Оглядел в мутно-серой мгле предутреннюю улицу. Особенно внимательно — маленький белый домик напротив, утонувший по самую крышу в листве высоких, разросшихся кустов.

Окна домика были еще по-ночному плотно прикрыты навесными ставнями. Казалось, все вокруг: и улица, и домик, и темные кусты — охвачено крепким сном… Но вдруг в одном месте ветки зашевелились, затрепетали, раздвинулись, и зоркие глаза юноши заметили среди листвы девичью фигуру.

Кондрат быстро пересек улицу и подбежал к девушке. Молча взял ее руку.

— Здравствуй, Богдана! — переведя дух от бега, выдохнул он.

В ответ девушка доверчиво прислонилась к парню. Колыхнув мокрые от росы ветки, они оба как бы растворились в темно-зеленой листве.

— Ох, Кондратка, намаялась я с мыслями о тебе. Что ты там натворил?.. Смотри, как бы чего не случилось… Дуже я за тебе хвилююсь, — сказала девушка, мешая русские и украинские слова.

— За меня не бойся, — успокаивал ее Кондрат.

— Ой ли?.. А коли офицер, которого ты за ворот дернул, возьмет да начальству пожалится или в усадьбе господам расскажет?

— Никому он не расскажет и начальству не пожалуется.

— Это почему же ты так уверен?

— Да так… Очень просто… Уж больно стыдно его благородию будет про это вспоминать. Тут и хвастаться нечем. Один срам.

— Разумею. А вдруг?

— Успокойся. Поздно вечером ко мне человек от него приходил. Денщик, значит. И от имени барина своего просил, чтобы я никому ни слова. Даже деньги за молчание давал.

— А ты?

— Сказал, что буду молчать. Но когда он мне деньги начал совать, обругал я посланца барского и выгнал.

— Ох, Кондратка… Ну и бедовый же ты. Разве можно так?!

— А как?

— Надо вежливо…

— Да не получается у меня вежливо с подлецами. Я же внук казака Кондрата Хурделицы!

— Горячий ты очень. Я даже не думала, что ты такой горячий…

— Да и я, Богданка, не думал. Кровь вдруг во мне вся вскипела, когда офицер тот поцеловать тебя хотел. И не помню сейчас, как я его за ворот ухватил. Сама рука потянулась.

— Ох, Кондрат, Кондрат!.. Да ты шею ему чуть не своротил! И воротник едва не оторвал. И вообще, признайся, что поступил грубо.

— Конечно, Богданочка, — согласился парень. — Ну что ж тут хорошего? Ты права: грубо и не вежливо.

— Ладно, — вдруг улыбнулась девушка. — Ну, хватит себя корить. Лучше о другом подумаем: беды все же тебе не миновать. Ведь кучер нашего барина, Виктора Петровича, все видел. И ему доложит. Не только Виктору Петровичу, а и другим господам в усадьбе. По всему поселку растрезвонят. Я ведь этого кучера Яшку знаю.

— Ну и пусть! — махнул рукой Кондрат.

— Тебе-то что? Ты — парень. С тебя как с гуся вода. А я девица. Плохая слава обо мне пойдет. Все бабы в поселке начнут сплетничать: мол, из-за меня молодой офицер с Кондратом Малым подрались. Теперь мачеха меня попреками изводить будет. Житья не даст — загрызет… Ты бы, прежде чем офицера за ворот хватать, обо мне подумал.

— Прости… Не стерпел.

— Не стерпел, — грустно усмехнулась девушка, но затем грозно сдвинула брови, подбоченилась. — А вот скажи-ка, пожалуйста, какая тебе печаль была от того, что молодой офицер хотел поцеловать меня? Ну, говори: какая у тебя об этом забота? Ты мне не муж и не жених даже. И не брат. Ну что тебе? Ведь от поцелуев офицерских меня бы не убыло! — лукаво попрекнула Богдана.

— Замолчи! Не смей и думать такое! — вдруг повысил голос Кондрат.

— Тише, тише, божевильный! Не кричи так, поселок разбудишь. Не ровен час еще мой батька с мачехой услышат… А я-то считала тебя тихоньким…

— Я и есть тихонький. Лишь смотреть не могу, когда к тебе лезут с поцелуями. Пойми, Богдана, я люблю тебя. Люблю.

— А ну, повтори еще раз, — сказала она, и ее темные большие глаза блеснули даже в полумгле.

— Ну, люблю тебя, значит… и очень…

— Вот спасибо, что наконец-то признался! А то все молчал, — сказала Богдана каким-то странным тоном. Казалось, в ее голосе звучат одновременно и радость, и укоризна. — Коли бы офицер не полез ко мне целоваться, ты бы свою любовь по-прежнему таил… Ну скажи, таил?

— Но ты-то и без того знаешь, что я люблю тебя?

— Знаю, — призналась она. — Но все равно мне хотелось от тебя услышать это. И еще скажи: почему ты про любовь свою молчал? Почему? — допытывалась девушка.