Валериан Светлов - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Жаркий августовский день тяжко повис над Москвой.

Еще с самого раннего утра, когда солнце чуть только поднялось над Белокаменной, народ толпами сходился к Лобному месту. Все были как-то оживленно взволнованы, точно их ждало веселое, невинное зрелище, а не вид страшных человеческих мучений. И ни предстоящий жаркий, удушливый день, ни раскаленная земля, со вздымавшимися столбами пыли, залеплявшей глаза, ни долгое ожидание под жгучими лучами солнца не останавливали людей, жаждавших сильных ощущений.

Любопытные, толкаясь и опережая друг друга, торопились занять лучшие места, поближе к страшному зрелищу. Молодые девушки, принаряженные в светлые платья с шелковыми платочками на русых головах, весело бежали то позади степенных родителей, то взявшись за руки, попарно. Парни в праздничных поддевках, с полными мешками орехов и пряников, перекидывались со знакомыми девушками шутками и угощали их сластями. Матери, кто за собой, кто на руках, тащили грудных ребят смотреть на это назидательное зрелище.

И всем было весело, все, точно торопясь, с нетерпением ожидали казни.

— Слышь, и бояр будут жечь! — сказал молодцеватого вида парень курносенькой девушке в голубом сарафане.

Та с жадным любопытством вытаращила свои светлые глазки на парня.

— Неужели? — захлебываясь спросила она.

— Сказывал мне один заплечный мастер [42] Палач. ,— с важностью ответил парень, гордясь столь почетным знакомством, — что много им ныне работы предстоит.

— А кто такие бояре? — вмешался в разговор служилый человек. — Как звать-то их?

— Не знаю… много их, всех не упомнишь, — с небрежностью возразил парень и отвернулся от служилого.

В это время на помосте палач в красной рубахе, плисовых шароварах и высоких сапогах устраивал костер; сложив в виде колодца несколько больших поленьев дров, он соорудил посредине два высоких столба, к которым привязывали преступников, и наложил вокруг соломы и хвороста. Время от времени палач поднимал свою лохматую гриву, ладонью заслонял глаза от солнца и смотрел на волновавшуюся толпу, окружавшую Лобное место. С высокого помоста он мог видеть далеко и первый заметил вдали приближавшийся поезд с осужденными.

— Везут, везут, — пронесся среди толпы гул, и все головы повернулись в ту сторону.

— Где, где? Пров Степанович, поддержи-ка меня под микитки! — говорила хорошенькая молодуха стрельцу.

— И что тебя, Танюша, тянет, право слово, на мучительство-то людское смотреть? Пойдем лучше на Москву-реку! — предложил Дубнов своей молодой жене.

— Пров Степанович, голубчик, дай хоша одним глазком глянуть, и то матушка под семью замками меня держала, — тараторила молодуха, но при последних словах ее глаза наполнились слезами, и она тихо прошептала: — Где-то матушка теперь, куда она сгинула? Ровно земля ее поглотила! А тетка Ропкина словно сквозь землю провалилася. Чудно, право! Знаешь, Пров Степанович, что-то сердце мое вдруг заныло-заплакало.

— Пойдем отсюда, — предложил Дубнов, сам чувствовавший какое-то смутное беспокойство. — Да нет, теперь, пожалуй, из толпы и не выйдешь, — оглянулся он кругом. — И зачем я только тебя послушался, зачем пришли мы сюда? Вишь, народа сколько!.. Еще сомлеешь, столько времени на этакой-то жарище дожидаючись.

— Везут, везут колдунью, да, вишь целых три! — раздавались кругом голоса.

— Поделом вору и мука! Не чародействуй!

— Не корми людей зельем!

— Царицу, слышь, опоить хотела…

— Во дворец пролезла, кошкой оборотилась да царевнам в кубки зелье сыпала! — говорила старуха, потрясая морщинистым кулаком.

— Всех бы их следовало об один камень утопить в Москве-реке.

— Пров Степанович, а взаправду они злые, эти ведьмы? — со страхом спросила Татьяна, прижимаясь к мужу.

— Злые, это-то правда, — усмехнувшись, ответил стрелец. — У этой самой Марфушки я был раз…

— Неужели был? — с любопытством спросила молодая бабенка, слушавшая разговор Дубновых.

— Был, а как же, — ответил Дубнов.

— Ну, и что же? — раздалось еще несколько любопытных голосов.

— Да сдается мне, что больше они глупство говорят, и их колдовство все — одни бабьи россказни. Вот она, эта самая Марфушка, сказала мне, что не видать мне ее, — он любовным жестом указал на свою молодуху, — как своих ушей, а мы назло ей и повенчались на Красной горке. Вот тебе и ворожея!.. Один грош ей цена! — закончил Дубнов.

— Всяко бывало! — глубокомысленно произнес почтенного вида торговый человек. — Сказывала эта самая Марфуша и верно. Бают, она патриарху сказывала, что он в темнице дни свои окончит и власти своей решится. Что ж, разве не ее правда? В опале владыко, и не подняться ему теперь… Велики враги его.