Константин Шильдкрет - Царский суд

Малюта больно защемил в кулак свою бороду. Перегнувшись к Никишке, плюнул ему в лицо, процедил с присвистом:

— Дыбу готовь!

Брезжил рассвет. Откуда-то издалека доносился скрип полозьев. Никишка громко улыбнулся, с глубоким вздохом произнёс:

— Должно, Ивашка со льном едет. — И безнадёжно махнул рукой.

Скуратов спешил к царю в опочивальню. Прицыкнув на стрельцов, постучался нетерпеливо в дверь, упал на колени.

Иоанн протёр глаза, прислушался. Стук повторился.

Грозный поднялся, подозрительно оглядел комнату, схватив посох, подошёл к двери.

Опричник услышал крадущиеся шаги царя.

— Дозволь войти. — И срывающимся голосом вскрикнул: — Измена, царь!

Иоанн отступил. Лицо застыло в искривлённой белой маске. Взмахнул неожиданно посохом, швырнул его с силою в угол.

— Сказывай!

Малюта указал глазами на стрельцов. Грозный пропустил его в опочивальню.

— Измена, царь!

Достал из кармана обрывок шарфа.

— Хаят? — Царь сжался весь, опустился бессильно в кресло.

— Сам изволишь молвить.

Иоанн вдруг смущённо захохотал, откинувшись на спинку кресла. Малюта с ужасом глядел в остекленевшие глаза и прыгающее мёртвое лицо.

— Опомнись, царь!

Иоанн смолк, скрюченными пальцами впился в ручку кресла, порывисто и шумно дыша. Искоса взглянув на распростёртого на полу Малюту, бросил в него пёстрым обрывком шарфа.

— Шубу!

В темнице палач хлопотал над умирающим. Он промыл раны, перевязал, железным стержнем, приготовленным для пыток, разжал конвульсивно стиснутые зубы, влил в рот вина.

Окружённый опричниками, Иоанн спускался в подземелье.

Малюта, по царскому приказу, ворвался в опочивальню Темрюковны, схватил Хаят и уволок её в застенок.

Помертвевшая от страха царица притаилась на постели. При каждом шорохе падало сердце. В непереносимом ужасе она ждала прихода мужа.

У двери опочивальни караулила приставленная Малютой стража.

Палачи сорвали платье с Хаят. Скуратов держал перед нею раскалённый прут.

— Распусти-ка язык!

Замотала головой, плотно зажмурилась. Опричник ткнул прутом в грудь. Крикнула, рванулась из рук палачей.

— Взять в железа!

Тугой ошейник перехватил горло. Скуратов ткнул в зубы прутом. Зашипело раскалённое железо, чёрная кровь облепила подбородок, ползла на грудь.

— Распусти язык!

Топнул исступлённо, схватил плеть, скрученную из оленьих жил, полоснул по лицу. Только завыла глухо Хаят, показывая рукой на сожжённый язык.

Хитро прищурился Малюта.

— Ведомы нам ваши лукавства. И без языка замолвишь, коли велю!

Кивнул палачам. Сняли ошейник, привязали к рукам верёвки.

— Вздыби!

Хрустнули кости, безжизненное тело повисло на дыбе.

Малюта заложил за спину руки, раскатисто засмеялся, склонился к лицу, причмокнул так, как будто играл с сынишкой.

— Будешь молвить?

Всмотрелся, приложив ухо к груди, недовольно отстранился.

— Снять!

Набросился на палачей.

— Заморили прежде сроку! Тоже умельцы. — И, надевая шапку, приказал:— Зарыть в сенцах!

Иоанн стоял на корточках перед Калачом. Опричники дежурили на лестнице.

— Пошто Хаят с тобой в темницу ходила?

Насмешливо взглянул Калач в лицо царя, чуть приподнялся на локте.

— Не меня, царь, пытаешь. У царицы спроси.

Грозный поднялся. Жёлтое вытянутое лицо постарело, собралось густыми морщинами. Пальцы машинально теребили дергающийся клин бороды.

Калач, уже холодеющими губами, прошептал:

— Да ещё на перстень выдумщика глянь... он тряпкой... обмотал.

Грозный проткнул посохом грудь Калача.

Фиолетово-молочная пелена, окутавшая горизонт, серела, расплывалась и таяла, вспыхивая на востоке. Седой туман заклубился, разбух, рассыпался ослепительно сверкающей пылью.

Из-за снежного поля, лениво потягиваясь окостеневшими суставами, выглянул лес. Всходило январское солнце.

На дворе льнотрепальни суетились возчики, готовясь в путь. Ивашка не принимал участия в общем гомоне, сидел в стороне, грудью тянул какую-то унылую песню. Изредка он вглядывался обеспокоенно в сторону мастерской Никитки, тщетно ждал Фиму.

По случаю дня собора апостолов льнотрепальня стояла. Рабочие пришли поздно, для сортировки кудели. Наконец Ивашка увидел сестру. Она стояла, притаившись, в сарайчике при амбаре и отчаянными жестами манила его к себе. Ивашка неторопливо направился в противоположную сторону, скрылся за сугробами.

Фима на четвереньках поползла к нему. Он, усевшись в снег, поджидал её.