Лев Жданов - В сетях интриги. Дилогия

— Есть? Взяли немца? — прозвучали радостные голоса.

— Вот он. Держу. Помогайте… вяжите ему руки, крутите назад лопатки, да скорее.

Пользуясь мгновеньем, Бирон ловким, сильным порывом высвободился из рук Манштейна и, спасаясь от солдат, тянувших руки, чтобы снова схватить и связать свою добычу, рычал, отбивался ногами, кулаками, кусал, царапал ближайших, хрипло выкрикивая:

— Не смейте! Повешу, собак… когда меня освободят от вас… Оставьте… Золото берите… сколько есть в дому… Прощу… забуду… Осыплю наградами… Оставьте… Проклятые…

Крик оборвался сразу. Несколько рук схватили его. Кто-то, свернув платок жгутом, успел ловко заткнуть рот герцогу. И только невнятное хрипенье, бормотанье, заглушённый вой вырывался из пересохшей гортани Бирона, замирал на его посинелых губах, окаймлённых быстро сохнущей липкой пеною.

— Стой… не ори зря! Капут тебе, мучитель! Ни угрозы, ни золото твоё не стоят ничего. Помалкивай, собака!..

В этот миг герцогиня, в рубахе, как была, — кинулась в самую гущу свалки, прикрывая своим телом мужа, уже теряющего силы и сознание.

— Пускайть!.. Lassen sie!.. Schurcken! [5] Разрешите!.. Негодяи! (нем.). Не мушайть герцог… Как ви смеить! — мешая русскую плохую речь с немецкой, истерически могла только выкрикивать обезумевшая женщина.

— Мы не смеёмся, а всерьёз… Прочь ступай! — пробасил высокий преображенец, и сильной рукой двинул в грудь надоедливую, растрёпанную женщину. — Эка бесстыжая немка!..

От толчка герцогиня отлетела и упала как подкошенная на ковёр.

Миних быстро вошёл в опочивальню.

— Взят медведь. В собственной берлоге! Молодцы, дети мои! Во дворец его, в караулку. Я следом за вами. А ты, Манштейн, за братцем, за Густавом, да за остальными отправляйся. Да поживее. Скоро рассвет!..

— Слушаю, генерал. Несемте-ка его, ребята!..

— Подождите… Накройте герцога. Не тепло на дворе. Кто-нибудь снимите шинели. Так! Хорошо! — кивнул он, когда две шинели укутали Бирона, теперь связанного, словно спелёнатого по рукам и ногам. — Выходит — словно две мантии: герцогская и… великокняжеская. Теперь не озябнет. Несите.

И Миних не удержался, подошёл, заглянул в лицо раздавленному врагу. Но ему не удалось насладиться вполне своим торжеством.

С закатившимися глазами, словно мёртвый, лежал Бирон на руках солдат, потеряв сознание.

Так и унесли его из опочивальни.

— Граф! Молю вас, пощадите! — кидаясь к ногам Миниха, обхватывая голыми руками его колени, с рыданиями стала просить герцогиня. — Сжальтесь над ним, над нашими детьми! Скажите принцессе, мы уедем… навсегда… далеко… Я сама сейчас стану молить её на коленях. Босая, нагая побегу!.. Помогите мне! Возьмите меня с собою, вспомните все. Велите пропустить… Именем Бога… Счастием ваших детей заклинаю… Граф!..

— Простите… я спешу… по долгу службы!.. Покойной ночи, ваша светлость!

Любезно раскланявшись, Миних быстро вышел вслед за своими людьми.

— Бездушный палач! Мясник! Проклятье тебе! Да покарает Господь тебя и всех детей твоих… весь твой род… — кинула ему вслед герцогиня, устремляясь в дверь, за которой исчезли враги, унося бесчувственного мужа.

— Нельзя пройти! — остановили её двое часовых, скрещивая штыки.

— Боже… помоги мне… Дети… дети! — теряя голос, зашептала обессиленная женщина. Пошла к двери, ведущей во внутренние покои, и по дороге, как будто споткнувшись, упала ничком на ковёр, теряя сознание.

Минуло почти четыре месяца.

Третьего марта 1741 года в ясный весенний полдень, в той же спальне, где умерла императрица Анна Иоанновна, сидела теперь новая правительница царства, Анна Леопольдовна.

Голова её по-старому была повязана туго платком. Сидя перед туалетным зеркалом, принцесса при помощи различных косметических средств пыталась придать лучший вид своему пожелтелому, осунувшемуся от боли лицу, очевидно ожидая кого-то… Но это плохо удавалось, и женщина злилась, отчего ещё больше усиливалась головная боль.

У ног Анны примостился неизменный горбун-шут. А такая же неразлучная подруга Юлия фон Менгден, теперь объявленная невеста красавца-графа Линара, то рылась в шкапчиках, стоящих тут же в опочивальне, то уходила в соседний покой, гардеробную комнату покойной государыни, и там выбирала из шкапов различные робы прежней государыни, кафтаны, шитые золотом, из гардероба Бирона, перевезённые сюда после его ареста по распоряжению той же фон Менгден. Некоторые вещи она снова вешала на место, другие раскладывала по стульям и диванам, по свободным столам, подбирая одни к другим, словно оценивая или сортируя их для чего-то.