Лев Жданов - В сетях интриги. Дилогия

— Доброй ночи, мамочка! Спокойной ночи, Карлуша, — кинулась она на шею старшему брату, который появился вслед за матерью.

И, мимоходом ещё раз стегнув шута, кинула ему, убегая из комнаты:

— Противная змея! Я тебе завтра припомню твою сказку!

Гувернантка поспешила за девочкой.

— Марихен, пошлите мне фрау Брезвиц, — распорядилась герцогиня, — сейчас герцог придёт. Я тороплюсь раздеться.

И герцогиня, переваливаясь, поплыла к дверям опочивальни.

— «Сам» идёт! Мьяу! — взвизгнул Нос, и его не стало в покое.

Усмехнувшись невольно, мать и сын перешли в опочивальню.

— Карлуша, ты посиди вот, погрейся у огня! Я сейчас! — скрываясь за маленькой дверью, ведущей из опочивальни в уборную, предложила герцогиня.

— Хорошо… с удовольствием. В сенях холодище. Я назябся, когда провожал гостей.

Насвистывая охотничьи сигналы, юноша развалился в кресле у камина и готовился задремать, разморённый теплом и вином, выпитым в течение вечера.

— А ты не видал, Петруша приехал? — раздался голос матери из уборной, где, кроме ванной и туалетного стола, темнело в углу просторное «ночное» кресло, неизбежное во всех знатных домах того времени. — Отец раза два о нём спрашивал.

— Не знаю… Пора бы уж брату вернуться. Да вот и он сам, и с батюшкой! — увидя входящих, сообщил матери Карл.

— Ты с кем там разговариваешь? Там мать? Ага… А почему ты не спишь, мой мальчик? Давно пора!

И герцог нежно провёл рукою по шелковистым длинным волосам любимца-сына.

— Я хотел с тобою проститься, отец.

— А! Это хорошо… — целуя юношу и давая ему поцеловать руку, похвалил отец. — Ступай с Богом. Доброй ночи!

— Уходишь, Карлуша? — остановила сына мать, появляясь в ночном пеньюаре. — Дай я поцелую тебя, дорогое дитя моё!..

— Доброй ночи, мама!.. Прощай, брат!..

— …щай, Ка… луша! — невнятно уронил старший брат, очевидно приехавший домой после обильных возлияний. Выпив стакана два воды, чтобы освежить мысли для разговора с отцом, он теперь стоял, грея озябшие руки у камина, а глаза его против воли слипались и ноги плохо держали в равновесии грузное уже, несмотря на молодые годы, крупное тело Петра.

Бирон, искоса поглядев на первенца, молча прошёл в уборную. Толстенький, краснощёкий камердинер прошёл туда за ним, чтобы помочь герцогу снять парадное платье и надеть ночное.

— Ты был у цесаревны? — обратилась к Петру герцогиня, сидя уже перед туалетным столом и пряча под чепец распущенные жидкие свои волосы, освобождённые от парика, тока и всех затей модной причёски того времени.

— Мда… у неё… у толстухи… А паа-том… ещё там, знаешь… Компания наша…

— Опять компания! — заметив нетрезвое состояние сына, укоризненно покачала она головой. — Ай-ай-ай!.. Смотри, что скажет отец!

— Что! Он сам разве не был молод?! Да и сейчас ещё любого петуха за пояс заткнёт. Я слыхал ведь про его историйки. Не помешало это ему сделаться регентом империи Российской. А у него даже не было такого влиятельного отца, как мой. Ха-ха!

— Боже мой, как испорчена теперешняя молодёжь! — простонала герцогиня. — А знаешь ли?.. Тс… тише… Он идёт… Уж не серди его.

И, кончив причёску, она уселась на кушетку ближе к огню, кутаясь в меховую мантилью.

— Подай пить! — приказал камердинеру Бирон, появляясь из уборной в шлафроке, туфлях и без парика, с гладко обритой головой, прикрытой ночным колпаком.

Слуга вышел, скоро вернулся с золочёным подносом, на котором стоял графин мозельвейна и чеканный бокал, поставил все на стол, у которого Бирон присел в кресло, и с низким поклоном вышел, закрыв за собою тяжёлую дверь.

— А ты что же? Неужели до сей поры сидел у цесаревны? — обратился герцог к сыну. — Недурно бы это, чёрт возьми… Да навряд, — хмурясь, закончил он и, налив бокал, залпом осушил его.

— Да, отец! — стараясь скрыть своё опьянение, откликнулся сын. — То есть нет! Я там был… и все хорошо. А потом мы с Лестоком… и Шетарди… так, немного…

— Хорошая компания. Но ты плохой им компаньон! Молод ещё. Голова слаба. Мало того что некрасиво бывать в людях в таком виде, ты и проболтаться можешь о том, о чём бы и заикнуться не следовало… Да ещё перед пройдохой-французишкой. И молчать, когда я говорю! — поднял голос сразу Бирон, видя, что сын хочет что-то возражать. — Меня слушает триста тысяч войска и пятьдесят миллионов людей! Так ты цыц! Молчать и слушать. Если смотришь, как поступает твой отец… Так — молод ты ещё. Поживи с моё. Достигни, чего я достиг. А ты ещё мальчишка!