— Благодарю! Благодарю вас, друзья мои… дети мои! — переходя от одного к другому, целуя, крестя и благословляя каждого, со слезами на глазах повторяла Анна. — Как мать хочу всех обнять и благословить каждого!.. Спаси и защити вас Пресвятая Дева, Заступница и Скоропомощница во всех скорбях земных. Ведите их, граф! Буду вас ждать. Вижу, Сам Бог за нас. За правое дело наше. Дети мои, да хранит вас Пречистая Матерь!
Взяв сына на руки от Менгден, она двинулась за толпой своих избавителей, которые, стараясь бесшумно ступать, вышли из покоя, направляясь вниз, к выходу из дворца, мимо караулки.
Стоя на пороге, Анна глядела им вслед, пока не скрылись во тьме полуосвещённых переходов очертания последнего офицера, а губы её ещё шептали напутствия и благословения…
В эту же ночь, только двумя-тремя часами раньше, когда ещё Миних и другие гости разъезжались от Бирона, из старого Летнего дворца, где помещался со всей своей семьёй и многочисленной свитой и дворней регент, — детские весёлые крики, смех и возня, мяуканье кошачье и собачий лай наполняли спальню самого герцога и смежные с нею две-три внутренние комнаты, сейчас безлюдные, пока старшие находятся на парадной половине жилья.
Шут-горбун Анны Леопольдовны, Носушка-проказник, пошептавшись раньше с Юлией фон Менгден, перекочевал из Зимнего в Летний дворец и безвыходно почти вертится в покоях герцогини, стараясь лишь не попадаться на глаза Бирону, который почувствовал отвращение к шуту со дня смерти императрицы. И только полное ничтожество горбуна спасало его от опасности, благодаря такому нерасположению, очутиться в каком-нибудь подземном каземате крепости или исчезнуть навсегда затерянным в морозных далях пустынной Сибири.
Вся же семья Бирона охотно забавлялась выходками остроумного уродца, забавного вдвойне: и своим видом, и уменьем в каждую минуту придумать какую-нибудь новую выходку, потешную, а нередко и злую, выбирая в жертву лиц, заведомо неприятных герцогскому кружку или бесправных, вроде приживалок, приживальцев и слуг, по обычаю века наполняющих многочисленные покои.
Особенно сдружился лукавый горбун с младшей дочерью регента, Гедвигой Элеонорой, любимицей отца, бойкой девочкой лет восьми.
И сейчас, оседлав «конька-горбунка», как звала она Носа, девочка с весёлым смехом подгоняет шута, который, став на четвереньки, возит по покоям избалованного ребёнка, а сама заливается смехом, когда «конь» вдруг непритворно завизжит под сильным ударом маленькой, но тяжёлой ручки, вооружённой отцовским хлыстом.
Вот появился Нос со своей ношей в спальне супругов Бирон. Здесь, словно обширный павильон, темнеет большая двуспальная кровать, поставленная посреди комнаты, изголовьем к стене, осенённая тяжёлым пологом-балдахином, полы которого, спускаясь, могут совершенно скрыть постель и спящих на ней, защищая от внешнего света и шума.
С обеих сторон кровати стоят резные ночные шкапчики. На том, который находится со стороны герцога, лежит всегда наготове шпага и заряженный пистолет — «на всякий случай», как говорит сам Бирон.
На богато убранном туалетном столике герцогини, стоящем между двумя окнами, горят восковые свечи в бронзовых фигурных шандалах. Несколько масляных ламп и канделябры с восковыми и сальными свечами, расставленные по столам, на доске камина и на особых тумбах, довольно ярко озаряют большой высокий покой. А в середине его, с потолка, свешивается кованный из железа, в древнегерманском духе, фонарь с цветными стёклами, масляная лампа которого горит всю ночь, озаряя причудливым, слабым светом опочивальню, когда погашены все другие огни.
Большой зеркальный шкап с бельём в углу, стоячие английские часы в другом, обитый штофом диван, такая же кушетка у пылающего камина, кресла, стулья, пуфы, несколько столов и столиков с безделушками дополняют довольно сумбурную обстановку опочивальни, собранную, как видно, наспех и недавно. Меховой ковёр, брошенный у камина, и другие пушистые ковры, дорожки, перекрывающие почти весь пол, скрадывают шаги входящих сюда, делают их беззвучными.
Оглядевшись быстро и зорко, горбун, гарцуя по ковру со своей безжалостной наездницей на спине, убедился, что опочивальня пуста и даже нет поблизости никого из слуг, занятых вместе с господами проводами гостей и уборкой столов и комнат после ужина и большого приёма, состоявшегося нынче у регента, как бы желавшего отпраздновать свою победу над последним сопротивлением враждебных ему сил.
Читать дальше