— Мья-яу!.. Фр-р-р… фр-р-р… Гау-гау! — сразу понижая голос, продолжал всё-таки гудеть Нос, зная, что если совершенно замолчать — больная немедленно проснётся. И только постепенно он прекратил своё представление, а вместо него повела негромкую, монотонную речь Салтыкова, нижа одно за другим слова, почти лишённые всякого смысла, лишь бы в чутком сне Анна слышала чей-нибудь говор…
Бидлоо вернулся к своему фолианту. Нос — забился почти под полог, в ногах кровати. Жизнь снова замерла в слабо освещённой опочивальне, если не считать невнятного бормотанья Салтыковой, напоминающего скорее жужжанье усталого, отяжелелого шмеля, чем живую человеческую речь.
Как раз в эту минуту Бирон, пройдя потайным ходом, проложенным в толстой дворцовой стене, очутился перед незаметным отверстием, «глазком», проделанным так, что из тёмного, узкого хода можно было видеть, что делается в опочивальне у государыни.
Найдя, что здесь все в порядке, герцог заглянул во второй «глазок», выходящий в смежный с опочивальнею покой, где его жена и Анна Леопольдовна сладко дремали на своих местах, а цесаревна вела тихий разговор с леди Рондо.
Приложив ухо к незаметному отверстию в стене, скрытому снаружи складками штофных обоев, Бирон старался разобрать: о чём толкует Елизавета с англичанкой, пользующейся у неё особым доверием. Но те, вероятно памятуя, что во дворцах и «стены имеют уши», — вели беседу так негромко и однотонно, что ни единого слова не вырывалось поотчётливее из общего невнятного жужжания двух сдержанных женских голосов, поочерёдно нарушающих полную тишину слабо озарённого покоя.
С досадой повернувшись, временщик направил на тёмную стену прохода со стороны опочивальни тонкий луч света из потайного фонарика, который и озарил ему тесный, извилистый путь в этом коридоре, проделанном в толще стены.
Различив небольшую скобу, Бирон нажал на неё. Повернулась часть стены, образующая в то же время заднюю стенку большого шкафа, стоящего в дальнем углу опочивальни Анны.
Стенка, пропустив фаворита в пустое пространство шкафа, повернулась на шпиле, управляемая пружиной. Бирон сунул свой фонарик в карман, нащупал внутреннюю скобу дверей шкафа, нажал — и дверь распахнулась.
Шут своим тонким слухом первый услышал шорох за дверью шкафа, прикрывающего потайной ход. Но он, хорошо зная, чья фигура сейчас появится в раскрытых дверях, только постарался лучше укрыться за складками полога от гостя, питающего особенное нерасположение к горбуну.
Бидлоо, увидев неожиданно появившегося герцога, хотя не удивился и не испугался, также зная тайну шкафа, но невольно нервно вздрогнул. Встал и отвесил почтительный поклон подходящему фавориту.
Салтыкова, продолжавшая в полусне машинально бормотать свои россказни, увидя Бирона почти у самой постели, и не задалась вопросом: как он появился здесь. Она вскочила и тяжело проделала обычный придворный реверанс.
Бирон, едва кивнув головою в ответ на поклоны, подошёл поближе к больной и стал прислушиваться к её тяжёлому дыханию. Потом обернулся к Бидлоо и с деланным участием, стараясь придать самое ласковое выражение своему гордому, надменному и грубому лицу, спросил по-немецки:
— Что… устали, любезный наш эскулапус!..
— Ваша высокогерцогская светлость… — начал было самым почтительным тоном опытный царедворец-врач.
— Э!.. Бросьте-ка вы эти величанья. Будем просто людьми! — нетерпеливо дёрнув головой, перебил Бирон. — То, что волнует и меня, и миллионы людей… здоровье нашей государыни — оно сейчас в ваших руках. Так что ж тут нам разводить церемонии… Сидите… И я сяду здесь! — опускаясь у столика и почти силой усаживая врача, продолжал Бирон. — А что книга?.. Пари держу: масонские бредни… Ну, так и есть! — кинув взгляд на заглавие и странные рисунки между текстом, решил герцог из конюхов и с дружественной укоризной покачал головой, глядя на смущённого врача.
— Неизменный мечтатель!.. Ну, а как наша дорогая государыня? — уже с настоящей тревогой быстро задал он вопрос, впиваясь взглядом в невозмутимого голландца. — Хуже… лучше ей?.. Только правду прошу говорить… Сейчас мне необходимо это знать для пользы государства. Понимаете. Говорите правду… хоть бы и самую плохую. Те не слышат! — кивая на Анну и Салтыкову, успокоил он смущённого таким прямым вопросом врача. — Они обе спят… Старуха бормочет что-то спросонок… А государыня, слышите, как дышит тяжело… Мне одному скажите… Больше никому… Что же вы молчите?.. Или… уж слишком дело плохо…
Читать дальше