Николай Чмырев - Развенчанная царевна

К утру только задремал атаман, но ненадолго. Его разбудили, толкая; он открыл глаза.

– Вставай, Ермак Тимофеевич,  – говорил с тревогой в голосе Кольцо,  – вставай, беда пришла!

Ермак вскочил.

– Какая беда? – спрашивал Ермак, спросонья хватаясь за саблю.  – Аль татары напали?

– Хуже, атаман, с татарами мы справились бы, а то свои замятежничали!

– Как свои? – не поверил Ермак.

– Выдь на улицу, погляди, что творится.

Ермак выбежал на двор; там собрался круг. Он незаметно подошел и стал прислушиваться к речам казаков.

– Так как же, братцы, вперед иль назад идти? – спрашивал чей-то голос.

– Вестимо, назад, вперед никак невозможно, ишь их собралось сколько, как мух нас передавят! – слышался ответ многих.

– Назад, назад, делать тут больше нечего, немало у нас добра, больше того, что есть, и не нужно!

– В лодки, ребята!

– Постойте, братцы, чего испугались? – послышался голос Мещеряка.  – Что нам, в диковинку, что ль, одному против десятерых драться; чай, сумеем постоять за себя!

– Рассказывай, прежде поганые ружей боялись, а теперь они привыкли к ним, ничего с ними не поделаешь.

– Да что тут толковать! Валяй в лодки!

– Стойте, братцы, недоброе дело вы затеяли: решаете ехать, не сказавши атаману! – говорил Мещеряк.

– Что ж, атаман нашел сюда дорогу, найдет и отсюда! Айда в лодки!

Закипела кровь в жилах Ермака.

– Дорогу атаману! – крикнул он.

В один миг слетели шапки с казацких голов, и перед Ермаком открылась широкая дорога. Он вошел в круг.

– Давно ли это без моей воли начали круги собирать? – спросил он строго.  – Аль забыли уговор? Знаю, что не все вы пожелали круга, а какой-нибудь супротивник нашелся. А паршивую, гнилую траву из поля вон, в мешок да в воду.

Казаки молчали.

– Что нужно вам? Зачем собрались?

После некоторого молчания выступил казак и начал приводить доводы о необходимости повернуть назад.

– Глупый вы народ! Как мы шли сюда? Водою! Оттого и целы остались; а теперь, через неделю или две, реки станут, придется идти сухопутьем, и передавят вас татары, как клопов каких. Аль смерти бесславной захотелось? По-моему, коль помирать, так помирать с честью, а смерть нам не страшна. Сами ведь мы от разбойного дела отказались, что ж скажут про нас, коли мы воротимся? Как были, мол, разбойниками, так ими и остались, пошли, награбили всякого добра да и назад.

Между казаками прошел ропот.

– Веди, атаман, куда хочешь, всюду за тобой пойдем! – послышались голоса.

– Оставаться, ребята! – чуть не в один голос крикнули казаки.  – Будь что будет, а стоять будем до смерти.

– Помолимся Богу да и ударим на поганых! Побьем их – нам слава; сами ляжем – тоже слава, а смерти бояться нечего: ведь двух их не бывает.

Позвали попа, тот отслужил молебен, и, едва рассвело, казаки двинулись к Чувашьей горе.

Началась страшная битва; много казаков пало, но остальные не дрогнули… Видят татары, как подмяли их храброго Маметкула, и побежали, бежал и Кучум. Победа казаков была полная, только больше сотни товарищей они недосчитались у себя.

Здесь же на месте побоища был отслужен благодарственный молебен и панихида по павшим.

– Ну, товарищи, спасибо за службу,  – говорил Ермак,  – теперь еще одна может быть битва – и царство Сибирское наше! Думали ли, гадали ли вы завоевать целое царство, а пока что пойдем вперед: не возьмем Сибири – все равно что ничего не сделали!

Двинулись вперед, перед ними скоро показался город, но казаки не решались входить в него.

– Наверно, проклятые засаду устроили,  – говорил Кольцо,  – нужно осмотреться хорошенько.

Но город был пуст: все, что было живого в нем, бежало в степь. Казаки заняли его.

– Ну, Иван Иванович, вот и мечты сбылись наши, только ближним боярином тебе так же не быть, как и царем мне.

– Ну его к лешему, боярство-то! – засмеялся Кольцо.

– А ты вот недельки две аль три поотдохни да и отправляйся к царю, бей ему челом новым царством.

– Нешто я поеду?

– А кому же больше и ехать-то? Ты столько же завоевывал Сибирь, сколько и я!

Весело отпраздновал в Москве Дементий Григорьевич Строганов свадьбу Фроси с Арбузовым, весело даже не по времени. Уныло стояла осиротелая Москва: царя в ней не было, проживал он в Александровской слободе, и из Москвы только выхватывались новые и новые жертвы опричнины… Тяжко дышалось. Боязнь за свою жизнь, позор за литовский мир тяжелым камнем лежали на душе у каждого русского.