Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

Поэты! Черт бы их побрал!

Когда в декабре прошлого года королевская семья уехала из Неаполя под защитой английского адмирала, Скарпиа остался в городе, так как королева поручила ему во время отсутствия быть ее глазами и ушами. Он рыскал по всему Неаполю в черном плаще, похожем на те, что носят адвокаты, и воочию наблюдал, как сбываются мрачные предсказания королевы. Маркиз Анджелотти сразу же примчался из Рима, чтобы возрадоваться анархии, установившейся в Неаполе после свержения законного правительства. На местную тюрьму совершили нападение и освободили несколько заурядных преступников. К сожалению, именно в эту тюрьму он засадил Фонсеку Пиментель, и она вышла из темницы с гордо поднятой головой, болтая всякую ересь про свободу, равенство и права народа. Она что, не понимала, что толпа по случайности освободила ее? Эти паршивые поэты, профессора и либеральные аристократы вообразили, будто они выступают ради блага народа. Но у народа совсем другие цели и мысли. Простые люди любят своего короля (они все еще слишком невежественны и поэтому не могут любить королеву) и с восторгом воспринимают дистанцию между необычайной роскошью и распущенностью двора и собственной нищетой. Как и король с королевой, народ ненавидит образованных, рафинированных аристократов. Французы продвигаются на юг полуострова, и чернь, разозленная бегством короля, считает виновной во всех своих бедах местную аристократию. Ну что ж, правильно считают. Пусть раздувается пожар народной войны. Пусть Неаполь очистится от этих проклятых мятежников вместе с их богопротивными книжонками и французскими идеями, чванством яйцеголовых ученых и филантропическими реформаторами.

Скарпиа предался исступленным мечтам о возмездии.

Люди, конечно же, сволочи, но они жаждут возвращения роялистского правления. Отныне он не должен делать всю работу один. За него ее сделает народ.

Барон Скарпиа был исключительно пылким по натуре человеком. Он многое знал о человеческих страстях, особенно о тех, которые вызывали порочные преступления. Он знал, как усилить сексуальное наслаждение, унизив и опозорив объект чужого желания, — от этого барон получал особое удовольствие. Он знал, как можно притупить всякого рода страх перед новым, неизвестным, а следовательно, и угрожающим. Для этого нужно увязать подследственного с теми, кто беззащитен или равнодушен к делу, встревожить их и причинить им вред. А он видел, что именно это происходит вокруг него. Скарпиа любил действовать нагло, с напором, агрессивно. Вместе с тем он не понимал, как это можно уклоняться от встречной силы и отступить без боя. Такая черта характера, считал он, присуща коллекционерам.

Многочисленные перевертыши из аристократов — сторонники французской революции — распространяли просвещенные идеи среди высших сословий, а там было немало коллекционеров (гораздо больше, чем просветителей), для которых с приближением революционных перемен наступали тяжелые времена. Их коллекции — набор ценностей, заимствованных из прошлого, им нет дела до того, кто сколько перечитал томов Вольтера. Революционная эпоха — самое неподходящее для них время.

Коллекционирование связано с определением и собиранием предметов старины, в то время как революция порицает и отвергает все, что напоминает о прошлом. А накопленное прошлое очень тяжеловесно и объемно. Так что если крах прежних порядков заставляет кого-то обращаться в бегство, то маловероятно, чтобы он смог прихватить с собой все. Именно в подобном безвыходном положении и оказался Кавалер. Если же кто-то не бежит, а остается, то и в этом случае вероятность защитить свои коллекции слишком мала.

Итак, вот что однажды увидел барон.

Девятнадцатого января 1799 года. (Прошло уже три недели, как Кавалер бежал из Неаполя.) Именно в этот день и именно в Неаполе с одним его хорошим знакомым, тоже коллекционером, произошло нечто ужасное. Этот человек, герцог, глубоко изучил живопись, математику, архитектуру и геологию и был одним из самых эрудированных и преданных науке людей в королевстве. Далекий от того, чтобы сочувствовать республиканским взглядам некоторых просвещенных аристократов, таких, например, как его брат, он был, подобно большинству коллекционеров, консерватором по натуре. Этот коллекционер питал особенно сильную неприязнь ко всяким новшествам тех времен. Он вызвался следовать за королем и королевой в Палермо, но разрешения от них не получил. «Оставайтесь в Неаполе, ученый герцог! — сказали ему. — И посмотрим, как вам понравится власть этих безбожных французиков».