Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

Он сидел на балконе, тень на который отбрасывали пальмы, и вдыхал тягучий, напоенный ароматом цветов воздух. Над головой розовело небо с низкими, освещенными лунным светом облаками. Кавалер уже ложился в постель с час назад, но, проворочавшись, стараясь занять удобное положение, так и не смог заснуть. Ночь еще больше усилила его тягомотное ощущение, что тьма никогда не рассеется и время прекратило свой бег. Отныне будет только ночь, ночь на вечные времена. Даже облака застыли на месте, и по ним не определить, проходит ли ночь. Послышались звуки: вот вдали тихо запел какой-то юноша, без сомнения, что-то тоскливое и волнующее о муках любви; засвистела ночная птаха; донеслось громыхание проезжающего экипажа; и наконец, стали различимы стройные голоса английских матросов, дружно распевающих какую-то веселую песню, сидя за веслами в шлюпке, пересекающей залив. И опять наступила тишина.

Кавалер снова поплелся к кровати. Раздражение не проходило. Хотя, наверное, наивно и глупо воображать, будто Неаполь гибнет от извержения вулкана, тем не менее Кавалеру все же порой приходили на ум подобные фантазии. Если бы только можно было наказать тех, кто причинил ему зло, если бы только найти способ заглушить чувство обиды и опустошенности. Тогда он вернулся бы домой, в Англию. В конце концов, ему нужно жить там. Как же зол бывал он в такие минуты. И как безутешен.

Кавалер не ошибался, предполагая, что гости уже разъехались. И действительно, слуги заканчивали убирать большую гостиную. Жена и их друг разошлись по своим спальням, а потом часа в два ночи Кавалерша тихонько прокралась к герою. Она принесла с собой немного плодов дикого инжира, гранаты и сицилийский кекс, покрытый сладкой лимонной глазурью. Эмма беспокоилась, что он мало спит и мало ест — потому-то такой и худой. Они могли находиться одни обычно с двух ночи до пяти утра: вставала она поздно, а он с рассвета уже всегда был на ногах. Влюбленные вышли на балкон, с удовольствием вдыхая теплый воздух, пропитанный запахом лавра, миндаля и цветов апельсинового дерева, и любуясь низко нависшими облаками, окрашенными в оранжевый и розовый цвет. Они ни о чем не сожалели и ничего не хотели — все, что им нужно, было здесь, под рукой, да еще с избытком.

Она любила раздевать его, словно малого ребенка. У него была самая великолепная кожа из всех мужчин, которых она знавала, — гладкая и шелковистая, как у девушки. Она прижалась губами к жалкому горячему обрубку его руки. Он вздрогнул. Эмма поцеловала культю снова. Он вздохнул. Она прильнула в поцелуе к его шее, а он засмеялся и повалил ее на постель так, чтобы она приняла излюбленную позицию — у них уже появились свои привычки. Кавалерша легла ему на правое плечо, а герой обнял ее левой рукой. В таком положении они всегда и лежали. Им было так удобнее всего: вот мое тело, а твое я обнимаю рукой.

Поглаживая его волнистые волосы, она потихоньку придвигала голову мужчины поближе к своей, чтобы чувствовать его дыхание. Затем губами касалась его щек, обросших великолепной (так ей казалось) щетиной, и крепко обнимала его, лаская ладонью спину, слегка царапая ее ногтями. Их истомленные тела, прижавшиеся друг к другу, начинали быстро возбуждаться. Потом она закидывала свою ногу на его бедро и прижималась к нему еще крепче. Со сладким стоном он входил в нее. Начиналось самое желанное и приятное действо: ритмические покачивания туда-сюда, плоть полностью сливалась с плотью. Как же глубоко он входил. «Потрогай здесь, — шептала она. — И здесь. Хочу твои губы здесь. И здесь. Еще глубже». Эмма все теснее вжималась своим телом в его тело. Поначалу она опасалась, как бы не ошеломить и не изнурить любимого своим темпераментным напором и неуемным желанием — он казался таким хрупким и слабым. Но герою хотелось, чтобы она верховодила в акте любви, он желал раствориться в ней без остатка, со всеми своими эмоциями.

Ему хотелось навсегда остаться в ней, жить внутри ее тела.

Кавалерша прикрыла глаза, хотя ничего так не любила, как смотреть ему в лицо, когда он был под ней или над ней, и видеть и сознавать в этот момент, что любовник чувствует то же самое, что и она. Женщина ощущала, как он до краев наполняет ее тело и затопляет ее всю. Ей всегда хотелось полностью окунуться в спазмы наслаждений, самой раствориться в голой чувственности. Но прежде она не представляла, что мужчина может испытывать подобное желание. Мужчина, в ее понимании, никогда не забывает о своем теле, как забывает женщина, потому что он активно работает своим телом, вернее — определенной его частью, чтобы совершить акт любви. При этом без особых эмоций, всяких там «охов» и «ахов». А когда дело сделано, убирает свой стержень назад. Но теперь Эмма узнала, что и мужчина может чувствовать своим телом, каждой клеточкой, как и женщина. Что и мужчина может позволять себе стонать от наслаждения, как стонет и она, когда он пронзает ее. И хочет, чтобы она обладала им так же, как сам он обладает ею. Что его страсть ничуть не меньше ее страсти. Что оба они ввязались в авантюру чувственности, одинаково опасаясь, смогут ли принести друг другу равноценные радость и счастье, свободу и надежду. Что они равны в наслаждении, потому что основа наслаждения — любовь.