Колм Тойбин - Дом имён

– Разве нельзя просто поймать ее? Выслать куда-нибудь?

– Куда? Слушай, стража скоро придет в этот коридор. Мне нельзя оставаться тут с тобой. И, пока все не свершится, я не смогу позволить себе тебя видеть. Посижу у себя с Иантой, пока не придет весть, что мать убита. Буду молиться богам, чтобы все свершилось.

– Нож будет на месте?

– Он уже там. Третья ступенька, шаткий камень. Она оставила его.

Ночь истекала, и он знал, что поступит по слову сестры. Отомстит за гибель отца. Завтра он сделает все, чтобы мать ему доверяла. Станет обращаться с ней по-доброму, изобразит покорность и желание слушаться ее, а затем будет храбрецом.

В разгар утра он уже едва ли не завидовал матери: ей хватило решимости вырезать целую семью, а затем спокойствия, чтобы гулять по саду, выходить к столу и за столом болтать о пустяках. Должно быть, так же было с ней и в день, когда она убила отца. Он помнил ее, улыбчивую, у дворцовых дверей – само гостеприимство.

Она умеет убивать, думал он. Она знает, каково это – убить. Но тут его осенило, что и он это знает: он не ждал наставлений Леандра, перед тем как убить стражника и тех двоих, что пришли к дому старухи. Воспользовался обстоятельствами. Сейчас ему оставалось только одно: просить помощи у отцова духа, просить сил, но просить и дара не показать свою силу, пока не наступит нужный миг.

Смелости просить не придется, думал он. Смелость уже при нем.

Они встретились у нее в комнате, и мать сообщила, что ускорит его отбытие.

– Еще немного, – сказала она, – и некоторые дороги перестанут быть безопасными. Лихое сейчас время. Динос известил меня, что сейчас ему по силам обеспечить тебе сохранность. Он встретит тебя на полпути, но отправит вперед кого-то из своих людей, чтобы они нашли тебя раньше. Лучше всего выезжать с первым светом. Я выбрала самых доверенных и способных стражников оберегать тебя в начале твоего странствия. Нам неизвестно, что здесь будет происходить. Для повстанцев, как я уже говорила, ты – золотая добыча, единственный сын твоего отца.

Если мать способна притворяться с такой захватывающей дух легкостью, думал он, ему тоже это по силам. Он сосредоточивался на каждой интонации своего голоса, на каждом жесте. Изобразил, что готов подчиняться, однако целиком погрузился и в подробности, словно у него была власть и он желал все взвесить. Сделал вид, будто заботит его только одно: как лучше всего начать путь.

Они поели вместе, он внимательно слушал мать, одновременно стараясь не наблюдать за ней слишком пристально. Сообщил ей, что он устал и не выспался, добавив, что рано отправится в постель нынче вечером, она ответила, что и сама ляжет спать пораньше, чтобы встать до рассвета и проводить его.

Он был с ней, пока она готовилась к прогулке в саду. Старался не смотреть на стражников, ожидавших у ее дверей, готовых сопровождать ее, и промолвил как можно небрежнее, что, вероятно, прогулялся бы с ней: прогулка поможет ему заснуть, когда придет вечер.

Призвав на помощь отца, он представил себе грядущее как нечто благословленное богами, нечто полностью в их власти.

Мать сорвала несколько цветков, глянула в небо, на солнце, рассуждая о жаре и о том, что комната Ореста лучше всего приспособлена к зиме, она сохраняет тепло, но зато летом в ней хуже всего. Двигалась к ступенькам погруженного сада и размышляла вслух, не стоит ли Оресту перебраться по возвращении в другую комнату, попрохладнее.

Когда они спустились на три-четыре ступени, Орест услышал, как охнул один стражник. Оглянулся и увидел, как двое других скрутили его.

Мать тоже услышала и обернулась. Когда он нагнулся и нашел нож, она оказалась к нему едва ли не лицом. Увидев, как он подбирает нож, она мгновенно вскрикнула и попыталась проскользнуть мимо него, столкнуть его в кустарник внизу. Но он двинулся к стене, смог утащить ее за собой, воткнуть ей в спину и вытащить нож. Изо всех сил толкнул ее, чтобы она упала в заросли.

Когда он приблизился, она лежала навзничь. Пытаясь заколоть ее в шею, он отчетливо видел ее глаза, ужас в них. Она защищалась руками, держала его, пока хватало сил. Ей ничего не оставалось, лишь звать на помощь. Он заколол ее в грудь и в шею, а затем держал, пока жизнь ее не покинула.

Наступит время, когда тени обернут меня собою. Мне это известно. Но сейчас я бодрствую или бодрствую почти. Помню то и се – вспоминаются очертания и призрачные голоса. Дольше всего держатся черты, черты людей, присутствий, звуков. В основном я гуляю среди теней, но иногда рядом оказывается намек на кого-то – того, чье имя я знала когда-то или чьи голос и лицо были мне подлинны, кого-то, возможно, когда-то любимого. Я не уверена.