Колм Тойбин - Дом имён

Эгист стоял неподвижно, смотрел на меня, вся его зловредность – напоказ, и я видела, что мне грозит опасность, если я не соглашусь быть хрупкой дочерью, милой дурочкой, которая навещает могилу отца и беседует с его духом, свидетельницей, которая едва помнит услышанное.

Я приобщусь к их игре невинности, насколько потребуется. Я поддержу мать в ее роли той, что познала горе, а теперь сделалась едва ли не глупенькой, рассеянной, безобидной. Мы вместе станем играть наши роли, даже если вернется мой брат.

– Мы будем наблюдать за тобой, – произнес Эгист. – И если явится твой брат, мы будем наблюдать за тобой еще пристальней. Когда б ни пожелала ты навестить этаж ниже темницы, лишь дай мне знать. Он – для тебя. И лучше всего, если дорога тебе твоя безопасность, не выходи за пределы дворцовых владений. Нам желательно знать, где ты.

Когда он убрался, я сказала себе, что, когда придет время, я устрою убийство матери. И при первой же возможности – убийство Эгиста. Попрошу богов встать на мою сторону, пока я замышляю, как всего этого достичь.

Через несколько дней после встречи матери с Митром и Теодотом, когда я провожала отца обратно к могиле и была с ним, пока дух его не упокоился, меня остановил в коридоре стражник.

– У меня для тебя послание, – сказал он. – От Кобона, сына Теодота. Он просит тебя зайти к ним домой. Говорит, что это срочно. Сам он сюда явиться не может. Боится. Они все боятся. Не произноси ни слова о том, что я с тобой разговаривал.

– Мне запрещено покидать дворец и его владения, – сказала я.

– Он не попросил бы, если бы это не было важно. Поначалу я решила, что пойти не смогу, и раздумывала, уж не ловушка ли это, подстроенная Эгистом. Колебалась, не отправиться ли мне через боковую дверь, как хожу на могилу к отцу, или не двинуться ли отважно по парадной лестнице, осознавая, что за мной смотрит стража и Эгиста быстро предупредят о моем уходе. Колебалась между бесшабашной отвагой, когда готова была пренебречь Эгистом, и пугающим знанием, что повторно я темницу не вынесу. Решила идти боковой дверью.

На могиле отца проверила, что за мной никто не следит. Тихонько проскользнула между надгробиями и нашла старую тропу, заросшую, вдоль пересохшего ручья, вдоль которого люди когда-то несли хоронить покойников. Мало кто теперь ходит этой тропой. Никому неохота бывать в этих призрачных местах.

Вот что я заметила, минуя дома, где, как мне было известно, жили целые семьи: там царила закрытая ставнями тишина. Я быстро поняла, перебегая от окна к окну, что не стоило мне выходить, совсем. Не сомневалась, что меня уже увидели. Добравшись к дому Теодота, я знала наверняка, что кто-нибудь уже сходил во дворец и, чтобы втереться в доверие, доложил Эгисту о моих перемещениях.

Даже в доме Теодота ставни были заперты. Я обошла здание сбоку и постучала в окно. Наконец услышала, как кто-то шепчется. Ждала и слышала, как по дому ходят, как отодвигается засов, различила чьи-то шаги. Мне шепнули, чтоб шла следом в дальнюю комнату, почти полностью темную.

Глаза привыкли к темноте, и я увидела, что в комнате – вся семья: жена Теодота Дакия, родители Раисы, ее сестра и муж сестры, их дети, пятеро или шестеро, сбились вокруг отца с матерью, а еще дочь Раисы и Кобона Ианта. Она смотрела на меня из угла, руки стиснуты в кулаки, прижаты ко рту. Я не видела ее с тех пор, как она была ребенком, теперь же Ианта стала почти женщиной.

– Что случилось? – спросила я.

Никто не заговорил, кто-то из детей заплакал.

– Где Теодот?

– Поэтому мы и позвали тебя повидаться, – проговорил Кобон. – Думали, ты знаешь.

– Я ничего не знаю.

– Те же люди, что забрали Леандра, те же люди – они пришли и забрали ночью моего свекра, – сказала Раиса.

– Они в этот раз не разговаривали, – сказала Ианта и расплакалась, – но в тот раз, когда пришли за братом, сказали, что это по приказу твоей матери.

– Я – не моя мать, – проговорила я и тут же заметила, до чего осуждающие у них взгляды. Попыталась подумать, что бы такого сказать для полной ясности: я не в силах им помочь. Однако в этих раздумьях я слишком долго длила тишину. Позволила обвиняющим взглядам на мне оставить некую отметину.

– Можешь спросить у нее? – осторожно произнес Кобон. – Можешь спросить у матери?

Я понимала, что, объясни я им, как живу и до чего далека от матери и Эгиста, получится неубедительно. Эти люди искали помощи для себя, им ни к чему знать о том, как страшно мне самой.