Колм Тойбин - Дом имён

Начав грезить о еде и воде, Орест подумал, что не сможет сделать дальше ни шага. Пытался представить себе, куда они идут, и получился его дворец, а на пороге мать, ждет его, внутри же – Электра с Ифигенией.

Содрогнувшись, он задумался, где теперь Электра, не похитили ли и ее, а может, ее забрали на убой, как Ифигению, туда, где кричат и воют животные. На миг захотелось сжаться так, чтобы никто его не видел, но Леандр звал вперед.

Они прошагали к закатному солнцу еще несколько часов. Орест устал нести камни. Митру идти давалось все труднее. Они нагрузились камнями и поддерживать его не могли. Леандру оставалось лишь разговаривать с ним – тихо, уговаривая, хотя сам он, пока они влезали на горку, едва дышал.

Часть дня в высоком небе над ними никто не летал, но теперь, когда тени удлинились, морские птицы вернулись, метались все ниже и, слетая совсем вплотную, казались едва ли не сердитыми.

Леандр встал позади Ореста, они осматривали окрестности перед собой. Орест вглядывался в каждую пядь пейзажа, но не видел никаких признаков жилья. Задумался, не наврал ли им тот человек, сказав, что где-то здесь дом. Он видел, что и Леандр встревожен, однако понимал, что лучше не спрашивать, о чем он думает; они уселись рядом с Митром, тот лежал навзничь, веки сомкнуты.

Леандр тихонько заговорил с Митром, сказал, что скоро у него будет постель, еда и питье. Пусть идет с ними дальше, это последний отрезок. Орест теперь видел море с обеих сторон: они двигались к краю земли. Если там нет дома – или колодца, или родника, – он понимал, что им конец, придется возвращаться.

Впереди растительность стала гуще, и Орест подумал, что, быть может, там есть источник воды. А еще там запросто мог скрываться дом – среди кустов и сосен. Они шли дальше, и морские птицы, что преследовали их, вроде бы отстали, доносился лишь крик ласточек и других мелких птах. Но вскоре их песни прервал лай собак. Леандр подал знак остальным бежать в укрытие, к кустам на обочине тропы, а сам спрятался за тощую сосну на другой стороне. Когда все устроились, он начал свистеть.

Когда по тропе ринулся первый лютый пес, Леандр принялся швырять в него камни, пес замер и зарычал. Орест постарался метнуть камень прицельно псу в голову и одним иззубренным осколком завалил его набок. Леандр вышел из укрытия и принялся бить собаку палкой по голове, достал из своего запаса камень потяжелее и размозжил псу голову. Тут на тропе возник второй пес. Через несколько мгновений он вцепился Леандру в руку зубами, тот завопил и скорчился от боли. Орест крикнул Митру, чтоб достал из кучи тяжелый камень, а сам взялся бить собаку палкой.

Пока Митр швырял в пса камнями, Орест бил все сильнее. Наконец пес упал, из пасти у него потекла кровь, Леандр же, охая от боли, быстро зажал руку, чтобы унять кровотечение. Все трое глянули вперед, и Орест понимал, что, если псы явятся стаей, перед ними не устоять. Митр поддерживал Леандра, осматривал рану у него на руке, а Орест услышал лай. У него было время набрать камней, прежде чем примчался здоровенный черный пес с ощеренными зубами. Орест свирепо сосредоточился, прицелился и метнул камень псу в пасть; пес подавился. Упал на спину и завыл от боли.

Теперь лишь слышалось, как скулят раненые псы. Первый, еще живой, пытался встать на ноги, хотя ему снесло полчерепа. Орест быстро подошел к нему и ухнул камнем по зверю. Вернулся к Леандру, опустился на колени, разглядел громадный рваный укус у него на руке.

– Усади его, – сказал Орест.

Медленно, с трудом, крича от боли, Леандр сел. Орест видел, как Леандр распахнул глаза и принялся оглядывать окрестности – почти с обычным своим вниманием. Встал, придерживая правую руку левой.

– Могут быть еще псы, – сказал он, словно ничего особенного не произошло.

Они сидели в тени, свет начал гаснуть, птичьи песни сделались громче. Орест так устал, что, думалось ему, ляжет на мягкую траву под деревьями и сразу уснет. Решил, что Леандр с Митром тоже.

Он задремал, и тут до них донесся голос женщины. Орест всмотрелся меж ветвей и увидел, как она склоняется над одной из собак, зовет ее по имени. Женщина была старой и очень хрупкой. Когда она увидела остальных псов – вскрикнула, пошла от одной к другой, каждую называла и наконец взяла на колени голову одной, заговорила горестно. Орест наблюдал, как она встает и озирается, на миг подумал, что стоит ей всмотреться, и она его увидит. Впрочем, она так щурилась, что Орест понял: зрение у нее так себе. Она ушла обратно, откуда возникла, все еще выкликая слова и имена псов, возвышая голос, будто пытаясь пробудить собак от смерти.