Марина Кравцова - Царский венец

— Из деревни я, из-под Москвы, — солдат помолчал. — Вы вот что скажите-ка мне, Ляксандра Фёдоровна, отчего вы простого народа сторонились? Чего ж сами-то не проехали по деревням нашим, не посмотрели, каково мужик живёт?

— У вас жена, дети есть? — неожиданно спросила царица.

— Жена Дашенька и деток четверо, — солдат усмехнулся, думая, что собеседница ушла от ответа.

— Наверное, непросто ей с четырьмя-то детьми?

— Так ясно, махонькие ещё пострелята, шумные. Все норовят сунуться куда не надо. Да и болести к ним липнут...

— Так вот и я, как вышла замуж за государя, вскоре родила дочь, а потом ещё четверых детей. Так уж и некогда было путешествовать по России, с детьми надо было быть.

— Так что ж, нянек, что ли, не было у царёвых деток?

— Так какая же мать своих детей нянькам передоверит, когда сама ходить за ними может?

— Хе, — солдат довольно улыбнулся в усы. — И то.

— А потом уж ушла моя молодость и силы вместе с ней. Да и с детства не была я здоровой. Так что Россию объехать нелегко мне было бы.

— Да уж, вижу, — солдат неожиданно перешёл на «ты», — и здесь по саду сама не ходишь, возят тебя в кресле. Тяжко небось?

— Ничего. Я привыкла.

— Не жалуешься, смотрю.

— На всё воля Божия. Чего же жаловаться?

— Сильно в Бога веруешь?

— Да как можно сказать, сильно или слабо верую, ведь вера — она либо есть, либо нет её.

— Эх! — Усач поднялся. — Ну, извиняй, государыня, отдыхай, не буду мешать тебе. — Он поколебался, а потом захватил руку Александры Фёдоровны и крепко сжал её. — А я ведь о тебе совсем иное думал!

Императрица находила подлинное утешение в молитве. Глубокая вера в Промысл Божий и христианское смирение успокаивали мятущиеся мысли, вознося их к престолу Всевышнего. Сердце русской государыни никогда не привязывалось к миру и его соблазнам, а будущая вечная жизнь была вожделенной целью земного существования. Теперь же, среди нечеловеческих скорбей и унижений, вечность словно приоткрыла свои врата и была совсем близко.

Императрицу не оставляла надежда, что весна с обновлением природы воскресит и сердца людей цветом покаяния.

«Вначале крестный путь, а затем радость и свет, — писала императрица фрейлине и близкой своей подруге Анне Вырубовой. — Скоро исполнится год с момента нашего расставания, но разве время что-нибудь значит? Земная жизнь — ничто в сравнении с жизнью вечной, и всё, что мы делаем, направлено лишь на то, чтобы подготовить наши души к Царству Небесному. Поэтому всё, что свершается, — во благо, и даже если они отнимут у нас всё, они не смогут забрать наши души... Запасись терпением, и дни страданий когда-нибудь обязательно кончатся. Тогда мы забудем все наши мучения и возблагодарим Бога. Господь помогает тем, кто при виде зла не впадает в отчаяние и понимает, что всё это не вечно...

Всё в Божьих руках. И чем глубже ты смотришь, тем лучше и яснее понимаешь это. Горести и печали посылаются нам не зря — они призваны освободить нас от наших грехов и испытать нашу веру. Для того чтобы растения в саду росли должным образом, им необходимы питательные вещества, и садовник, обходя свои владения, хочет, чтобы растения радовали глаз. Если же они растут плохо, он берёт садовый нож и срезает лишние ветви в надежде, что солнечный свет вольёт живительные силы в его растения. Я бы хотела нарисовать этот чудесный сад и всё, что в нём растёт... Только что мимо нас проскакали одиннадцать всадников — лица у всех хорошие, совсем мальчишеские. Я уже очень давно не видела таких славных лиц. Но иногда мы видим солдат, лица которых нельзя назвать иначе, как ужасными. Я бы не хотела включать их в число тех, кто будет изображён в моём чудесном саду...»

В мае Господь послал царской семье «последнего друга», как называл его Николай Александрович. Полковник Кобылинский, назначенный Корниловым новым комендантом дворца, очень скоро проникся обаянием и добротой своих узников и делал всё, чтобы защитить их от недостойных выходок солдат-охранников, из которых далеко не все, подобно разговаривавшему с Александрой Фёдоровной усачу, желали признавать, что имели ошибочное мнение о бывшем императоре и его семье. Кобылинский и вмешался в инцидент с отобранной у Алексея винтовкой: забрал игрушку у часовых и вернул её мальчику. Правда, тайком. Хоть и комендант, а всё ж не всесилен. А кто всесилен? Чернь и солдатня теперь господа — сами себе и указ, и закон; что хотят, то и воротят.