Сергей Зайцев - Тур — воин вереска

Из детей Ланецких «наставнику» особенно приглянулся Радим — должно быть, потому, что из всех троих он был старший и, уже учившийся в братской школе, более других знал, быстрее других во всё новое вникал и задавал совсем неглупые вопросы. С Радимом Волкенбогену было легко, а порой и просто интересно. Сам ещё весьма молодой человек, однако уже достаточно тёртый калач, поколесивший по городам и весям и не раз видавший жизнь с изнанки, потому проницательный, как иные домоседы — в более почтенные годы, Волкенбоген быстро разглядел Радима и как-то сказал о нём коротко и точно: «У юного господина есть Царь в голове и Бог в сердце». По некотором раздумьи пояснил: «Царь в голове — это ясность мысли, Бог в сердце — это доброта и любовь...» Будучи трезвый, барон разглагольствовал о греческом и латыни, об истории и философии, причём сверялся порой с братскими учебниками, какие имелись в доме, и весьма хвалил их; он рассуждал также о свойствах природы, коих несомненный авторитет Волкенбогена — величайший из сапожников Якоб Бёме [8] Якоб Бёме (1575—1624) — немецкий теософ, христианский мистик, провидец. Не имея специального образования, а только будучи скромным сапожником, самостоятельно приобретя глубокие познания в натурфилософии, религиозной мистике и каббале, стал по существу основателем философии Нового времени. Является автором многих идей, впоследствии разрабатываемых учёными и философами с так называемым академическим образованием. В частности, идею о силе тяготения, что «есть первый и основной закон природы», Исаак Ньютон заимствовал из трудов сапожника Бёме. насчитывал семь, — и утверждал, что они есть ключ ко всем таинствам её. Но после кружки вина его уносило туда, куда в компании с юношей нежного возраста ему лучше было бы вовсе не ходить; другими словами, он пускался порой в воспоминания об иных своих авантюрах, в коих он всегда был герой, но из-за которых он нигде не мог прижиться; так по похождениям своим, по частым переездам он преподавал юному шляхтичу науку географию. Также будучи во хмелю, он любил взяться за клинок. И между кружками вина и пива научил Радима, как правильно шпагу держать, как правильно — сабельку, как наносить удары и отражать их, как ловчее уходить от выпадов противника и вернее его обманывать...

Радим всё схватывал на лету — и греческий и латынь, и историю с философией, и науки естественные, и всего за несколько уроков весьма сносно усвоил науку владения шпагой; потешные схватки закончились на третьем занятии; в последующем поединки были всерьёз; на пятом или шестом уроке на солнечной лужайке Радим провёл столь удачную атаку, что вынудил наставника своего Волкенбогена отступать, едва не выбил у него из руки шпагу и оцарапал ему плечо. Наставник, по обыкновению между боями пригубливавший того или иного хмельного напитка, в этот памятный день уж о кубке с напитком позабыл, мигом протрезвел и приложил немалое старание, чтобы выйти из поединка с учеником, не уронив престижа учителя. И это ему далось с трудом. Когда клинки были вложены в ножны, Волкенбоген утёр пот с несколько побледневшего лица, перевёл дыхание и молвил Радиму: «У тебя тяжёлая рука, мальчик, и быстрый глаз. Думаю, недолго ты будешь у меня учиться».

Не много времени прошло, и выяснилось, что лекарем Волкенбоген действительно был — и неплохим. Кровь отворять умел не только остриём шпаги, но и ланцетом. И не раз это проделывал. Однако не одним кровобросанием он был силён; ещё он быстро и почти без боли вправлял вывихи, вскрывал нарывы, делал перевязки. Он сам готовил для больных снадобья. За этим делом много раз сетовал о потере своего лекарского ларца, ворчал на жулика, обыгравшего его в Могилёве и уведшего ларец вместе с другим имуществом. Волкенбоген рассказывал, что в ларце у него в небольших ящичках хранились и склянки, и ложечки, и серебряная ступка с серебряным же пестиком, и мелкое ситечко, и иные предметы, без коих доброму лекарю при приготовлении снадобий никак не обойтись; и были в ларце у него квасцы и купоросы, и нашатырь, и камфара, и мышьяк, и каломель, и адский камень, и камень иудейский, салеп, магнезия и белладонна, какие сами по себе или по смешении являли добрые лекарственные средства, и фляжечка с готовым уж териаком была о сорока ингредиентах — от сорока, если не более, недугов (как не согласиться! было о чём пожалеть человеку, в медицине сведущему, в чьих руках всё вышереченное — истинное сокровище!)... Мужики и бабы к нему за кровобросанием толпами шли. Бывало придут, соберутся в сторонке и ждут, пока немец не смилостивится и их не подзовёт. Прозвище этого человека, ими же данное, звучало у них в устах при этих обстоятельствах презабавно и даже трогательно: