Владислав Романов - Смерть во спасение

Шешуня не жалел гонцов, заставляя их денно и нощно отслеживать каждый шаг степняков и сообщать об их продвижении.

— Разгромив Всеволода, Батый взял без боя Коломну и Москву, подошёл к Владимиру. Больше трёх дней владимирцы не продержатся, а оттуда степняки двинутся сюда. Ещё три дня пути. У нас осталась неделя, — Шешуня помолчал и, опустив голову, добавил: — Суздаль Батыевы рати спалили.

Александр нервно дёрнулся, поднялся из-за стола, за которым пил чай с пирогами, но сел снова.

— Всеволод погиб?

— Спасся.

— Великий князь во Владимире?

— Нет, он между Угличем и Бежецком, собирает войска близ реки Сить...

— Значит, Батый пойдёт туда.

— Возможно, тогда у нас ещё неделя.

— Почему от отца нет вестей? Куда он пропал? — беспокоился Александр.

Шешуня молчал. Он посылал в Киев, где княжил Ярослав, уже третьего гонца, но ни один из них не воротился. Можно было только гадать о промедлении Всеволодовича: то ли он собирал объединённую рать всех русских южных князей, дабы всерьёз помериться силами с грозным противником, то ли просто выжидал, пока Батый натешится и сам покинет пределы Руси. Таинник ведал непредсказуемый нрав Александрова отца.

— А кто во Владимире?

— Всеволод и Мстислав, младший из Георгиевичей, а Владимира Батый пленником сделал.

— Да разве без отцовой дружины они спасут столицу?!

— Может, у дяди вашего расчёт в том есть: напасть на осадников да принудить их отойти, — предполагал Шешуня.

— Плохой расчёт, — помыслив, отозвался Александр. — Ты сам говорил: степняки увёртливее наших и в людской гуще дерутся ловчее. Зачем же в узкое горло лезть?

— Да кто ведает об умыслах великого князя? — нахмурился Шешуня. — К рязанцам на подмогу не пришёл, стольный град свой бросил, к нам за помощью не обращался. А степнякам того и надо: нас по частям раздраконить. Догрызлись, вот и пожинаем плоды раздоров! Монголы единой тьмой ходят, и морозы им наши нипочём.

— Может, ты и прав...

— Каков поп, таков и приход. Погибла Русь, изведут её нехристи, я уж чую.

— Не каркай! — оборвал таинника Александр.

— Рад бы не каркать, да глаза видят.

— Пока хоть один из нас будет жить, мы не вложим меч в ножны. Оправимся от беды и разора и заново возродимся.

— Это в сказках так.

— А на сказках и взросли.

Княгиня вошла неслышно, прервав их спор.

— Колья во рвах посеяли? — строго спросила она.

— Стоят уже! — бодро ответил за князя Шешуня.

Феодосия налила себе чашу холодного клюквенного настоя, сделала несколько глотков, села за другой конец стола.

— Сколько за мир степняки просили у рязанцев? — неожиданно поинтересовалась она.

— Десятину со всего, — отозвался Шешуня.

— Тут можно и поторговаться, — поразмыслив, промолвила Феодосия, глядя перед собой.

Таинник с удивлением взглянул на Александра.

— Стать данниками этих варваров? — возмущённо воскликнул молодой князь. — Да лучше погибнуть, нежели честью поступиться.

— Ещё не жил, а уже умереть охота, — огрызнулась княгиня. — Так иди, никто не держит! Рязанские князья свои головы сложили да весь народ за собой увели. Коломна, Москва да Суздаль ушли следом, ныне черёд Владимира. Кабы одни только князья из-за своей гордыни страдали, я бы и жалеть не стала. О народе кто из вас помыслит? О младенцах, кои невинны? Хотите Русь в пустыню превратить? Не дам! И тебе, Александр, не позволю. От десятины не обеднеем. Когда силы накопите, тогда и прогоните степняков. Так мне Богородица, явившись во сне, сказала.

Феодосия поднялась, трижды перекрестилась на икону Богоматери и вышла из палаты.

Князь молчал, оцепенев, потрясённый этими простыми словами матери.

— Вот так вот! — непонятно к чему с лихим азартом выговорил Шешуня.

— Мать права, — помедлив, изрёк Александр.

— Так что, и в осаду не сядем? — изумился таинник.

— Насколько сил хватит, столь и сидеть будем! — твёрдо произнёс князь.

7 февраля пал Владимир. Батый вновь предложил владимирцам стать его данниками, монголы показывали жителям, собравшимся на крепостной стене, пленённого ими княжича Владимира Георгиевича, который от волнения и слёз не мог выговорить ни слова. Плакала и жена его, простирая к нему руки. Хан надеялся, что братья княжича не станут упрямиться, но всё случилось наоборот. Новая попытка степняков приблизиться была встречена градом стрел, а накануне штурма жена великого князя Агафья с дочерью, снохами и внуками приняли схиму, готовясь к смерти.