Николай Таратухин - С гитарой по жизни

Надо сказать, что в части я стал асом проводки самолетов среди гор — мог вести порой одновременно до 11-ти целей. Норма мастера— восемь. Ранее мне был присвоен первый класс оператора. Это давало прирост к моему солдатскому жалованью еще десять рублей. Теперь получить высшее звание стало для меня проблемой.

Ларичеву я написал письмо и объяснил ситуацию. А тут вскоре произошли события, резко повлиявшие на мою дальнейшую службу. Авиация США стала часто нарушать границу в Арктике. Их самолеты углублялись на нашу территорию, и правительством было принято решение усилить охрану границы. Был создан военный аэродром в Тикси, и туда срочно потребовались высококвалифицированные кадры не только операторов, но и других авиационных военных специальностей. Так на третьем году службы я был переброшен с крайнего Юга России на крайний её Север. Правда, климат в Ленинакане (ныне Гюмри) был зимой отнюдь не южный. Эта высокогорная местность не зря называется армянской Сибирью — зимой морозы там достигали 35-ти градусов. Мне, жителю Крыма было в диковинку видеть огромные сугробы снега после обильных снегопадов. Зато, когда метель заканчивалась и наступали ясные солнечные дни, все солдаты, свободные от боевого дежурства, становились на лыжи. Здесь я научился ходить на лыжах, предварительно изломав несколько пар при неудачных падениях.

В 1957 году Хрущев решил навести порядок в армии, особенно в авиации. Были отменены увольнительные для солдатского и сержантского состава, введены строжайшие наказания за нарушения вплоть до тюремного заключения. Я как раз и попал под «раздачу». Лейтенант, командир нашего взвода на меня стал «косо смотреть»: его, бедолагу, тоже наказали, и довольно серьезно.

И тут приходит разнарядка из Министерства Обороны: направить в распоряжение министерства из числа военнослужащих последнего года службы лучшего оператора и лучшего механика-дизелиста. Лейтенант наш сразу же предложил мою кандидатуру. Она прямо-таки сама просилась в это число. Командование нашей части убивало двух зайцев: избавлялось от проблемного солдата и посылала, действительно, хорошего специалиста.

Заполярье, 3-й год службы

В напарники мне дали дизелиста кабардинца Мусу Шовгенова. Ехать нам было нужно в Иркутскую область, в город Нижнеудинск. У полкового писаря мой попутчик выклянчил в проездных документах три лишних дня на дорогу с целью заехать домой.

Поехали мы с ним к нему на его родину в Кабардино-Балкарскую АССР на нелегальную побывку. В Тбилиси сели в автобус и через Крестовый перевал по Военно-Грузинской дороге попали на северную сторону Кавказских гор. Я до сих пор помню ужасы этой дороги. Думаю, что сейчас ее благоустроили, но тогда в 1957 году она, действительно, была военной. Асфальта на большинстве высокогорных участках не было. Ограждений по ее краю от пропасти тоже не было никаких. В некоторых местах она была настолько узкой, что двум встречным машинам разминуться было невозможно. Приходилось ожидать встречную в специальных придорожных «карманах». Каким образом регулировалось движение в этом случае — я уже не помню. Скорее всего, существовал график движения. В особо узких местах водитель автобуса просил нервных пассажиров выйти и продолжить на этих опасных участках путь пешком. Конечно, мы, два солдата, бравировали и оставались на своих местах, хотя, честно признаюсь, у меня был серьезный мандраж, когда я из окна автобуса видел далеко внизу горные селения. К счастью — все окончилось благополучно.

Встретили нас радостно: почти весь аул — дальние или ближние родственники моего напарника. Не побывать в гостях у каждой семьи было бы просто неприлично. Гулевенели мы с ним целую неделю. Помню, во всех кабардинских семьях ко мне относились как своему сыну. Очень дружелюбный народ! И что удивительно — «голубоглазые в большинстве» и рыжие. По вечерам мы с Мусой ходили в деревенский клуб на танцы. Он меня сразу предупредил:

— Не вздумай приставать к нашим девчатам. У многих есть женихи, а они очень ревнивые. Я тебе буду подсказывать — с какой можно потанцевать и поболтать. Но на большее даже не рассчитывай. У нас незамужние — все девственницы. С этим делом здесь строго.

Понятное дело, я не желал межнационального конфликта и на танцах вел себя довольно скромно. Но когда объявили белое танго, одна черкешенка подошла ко мне. «Урус, почему не танцуешь? — спросила она у меня, — пойдем со мной». Муса утвердительно кивнул головой, и я осмелился. В сравнении с Тамарой, это было очень хрупкое и гибкое создание. Она послушно следовала всем моим движениям в танце, а когда я прижимал ее к себе, сердце замирало от восторга в момент моего прикосновения к упругой девичьей груди. Весь вечер я от нее не отходил, а после танцев очень тепло расстались.