Анна Фуксон: Артистическая фотография. Санкт Петербург. 1912

Понятно, что Фирочке не рассказывали ни о пустых полках в магазинах, ни об угрозах погромов – зачем было ее пугать? Вся семья старалась чем-то порадовать маму и бабушку. Стояло лето 1988 года. Наташа и Миша продали некоторые вещи, чтобы выручить деньги и купить маме на рынке виноград или вишни и соблазнить ее, что-нибудь съесть. Цены были бешеные, но она ела так мало. Оба они лезли из кожи вон, чтобы прокормить детей. Миша приносил с работы в баночке часть своего диетического обеда, который ему полагался, как научному работнику, имеющему дело с вредными веществами. Наташа ходила по городу с огромным «научно-продуктовым» бордовым портфелем, в котором было два отделения: одно для рабочих материалов, а второе для продуктов, которые попадались ей по пути – антрекоты, консервы, яблоки, все шло в ход. Дети, к счастью, отсутствием аппетита не страдали и набрасывались на баночку и на портфель с огромным удовольствием.

Наступил август. Болезнь Фирочки неумолимо развивалась. Дети были у родителей Миши. Самого Мишу отправили в совхоз – это была ежегодная помощь его института в сборе урожая. Илюша находился в своей обычной командировке в Пензе, где он руководил производством антибиотиков на новой установке. Наташа спокойно позволила всем разъехаться, потому что не подозревала, что критический момент приближается. Но к несчастью, состояние мамы резко ухудшилось и не улучшалось в течение нескольких дней. Обе они не спали все это время, и Фирочка не хотела вовлекать никого третьего в то, что происходило с ней: «Остались мы с тобой вдвоем, и хорошо».

Наташа прислушивалась к ее дыханию и каждые несколько часов вызывала Скорую помощь. Приходили врачи, делали Фирочке обезболивающий укол и не говорили Наташе никаких обнадеживающих слов. У Наташи было чувство, словно они вместе участвуют в каком-то трагическом и священном таинстве ухода человека из мира. Мама была в полном сознании, несмотря на уколы. Она осознавала происходящее и называла его своими словами еще за два дня до того, как оно на самом деле свершилось: «Наташенька, ты понимаешь, что я умираю?» Наташе приходилось спорить с ней и доказывать, что она жива и должна жить: «Но ты же живешь! Что ты придумываешь? О какой смерти ты говоришь?» Она перечила маме специально: ей казалось, что если мама сердится на нее, значит, воля к жизни в ней не угасла.

И вдруг однажды в полночь маме действительно стало лучше, она с удовольствием выпила чай из своей любимой кобальтовой с золотым узором чашки: «Как приятно – тепленький». И уснула. Наташа не понравилось ее дыхание – со стоном на выдохе, и она вызвала Скорую помощь. Скорая помощь не успела. Фирочка вздохнула в последний раз, и Наташа осиротела. Фирочка умерла в конце августа того страшного лета, в один день со своей младшей сестрой Катюшей, спустя 29 лет.

Миллионы мам уходят в иной мир, так и не сказав своим близким, что они чувствуют при приближении смерти. Но Фирочка осталась сильным человеком до самого конца, способным анализировать происходящее. Она понимала, что ее болезнь смертельна, и хотела помочь Наташе, чем могла. Она представляла, как будет убита горем дочь и как трудно ей будет сообразить, что надо сделать в первую очередь после смерти матери. И в самом деле, рядом с маминой кроватью Наташа нашла листок со списком родных и друзей, которых Фирочка хотела бы «видеть» на своих похоронах, а напротив каждого имени – номер телефона.

Этот листок действительно очень помог Наташе, ведь он был вроде посмертной воли Фирочки – кого следует оповестить о случившемся горе. Но Фирочка и не представляла, сколько человек придет проводить ее в последний путь. На ее похороны пришли сотни – ее бывшие студенты приехали и из Ленинграда, и из других городов, и безо всякого звонка от Наташи, они оповещали друг друга по цепочке и приезжали по собственной инициативе. Конечно, пришли ее коллеги и друзья, соседи со всего огромного дома, друзья Наташи, Илюши и Миши, и все их родные. Было ощущение, что хоронят большого человека, а, по мнению детей, Фирочка и была большим человеком.

Черные силы общества «Память» разнуздывались в Ленинграде все больше. Спустя полгода после смерти Фирочки, в один из зимних вечеров в квартире Наташи и Миши зазвонил телефон. Приятный мужской голос сообщил, что в одну из ближайших ночей активисты общества «Память» планируют совершить погром в еврейских квартирах. Сказал и повесил трубку. Они не поверили ему, сочли, что это просто глупая шутка, все же мы не в средние века живем. Но угроза была очень конкретной, и они слышали, что активисты «Памяти» собирали сведения о фамилиях и адресах евреев в многочисленных жилищных конторах. Стали думать, куда разместить детей наиболее безопасным способом. Катюша в это время была уже студенткой и вполне могла остаться ночевать у подруги под предлогом подготовки к семинару или зачету. Однако своего младшего сына, 12-летнего Сашу, они не могли отправить к чужим людям без объяснения причины.