Анна Фуксон: Артистическая фотография. Санкт Петербург. 1912

Привычка обуздывать свои природные инстинкты помогала ей сохранять нормальный вес и подтянутую женственную фигуру до самой старости. Но иногда самоограничение переходило у нее в болезненное стремление перекармливать других: как когда-то ей казались вечно голодными ее собственные дети, так теперь она мечтала накормить своих «плохо питающихся» внуков. Когда к ним приходили гости, то на стол выставлялось все, что было в доме, и трудно было найти более хлебосольную хозяйку, чем Фирочка – она так настойчиво уговаривала гостей поесть, что дело доходило до курьеза. Так оно и шло: сама она ела мало и всем давала понять, что еда для нее не так-то уж важна. И только однажды ее тело, в противовес ее разуму, обнаружило перед всеми ее трагическую зависимость от того малого количества еды, которое она съедала каждый день.

После прихода нового 1988 года, года «дракона», Фирочка тяжело заболела. Она жаловалась на слабость и боли в животе. Сердце было более или менее в порядке, но участковая врач решила положить ее в больницу на обследование. Наташе она объяснила свое решение так: «Я уже давно наблюдаю за вашей мамой, когда она гуляет во дворе. Я иду с обходом по квартирам, а она прогуливается по дорожке с Анной Ивановной. Ваша мама, высокая и прямая, опирается на руку маленькой, полненькой Анны Ивановны, а та ее буквально тащит. У нее совсем нет сил. Она часто останавливается, чтобы восстановить дыхание. Я подозреваю у нее злокачественную опухоль».

Самой Фирочке, конечно, ничего не сказали, но ее ведущий врач в больнице решил проверить ее внутренние органы последовательно, один за другим. Само собой разумеется, что перед каждым обследованием требовалось голодание в течение 10-12 часов. Хотя после каждого анализа Фирочка питалась нормально, этот голод, который на самом деле был лишь намеком на истинный, привел ее тело к катастрофическому истощению. За две недели, проведенные в больнице, она изменилась до неузнаваемости. Семья привезла в больницу пожилую даму нормального телосложения, а увезла домой худую старушку с запавшими щеками и тонкими, ослабевшими ногами. Илюша с Наташей боялись, что их мама дошла до крайней стадии быстро прогрессирующего рака. Однако, при привычном домашнем питании, всего лишь месяц спустя, Фирочка прибавила в весе, избавилась от морщин и чисто физически вернулась к своему предыдущему состоянию.

Тем не менее, болезнь продолжала развиваться, и встать на ноги ей уже не удалось. Она очень страдала от мысли, что не может помогать Наташе по хозяйству. Дистрофия к ней больше не вернулась, она была словно страшный призрак прошлого, который вошел в ее сознание раз и навсегда, и один лишь намек на голодание включил в ее мозгу страшную причинно-следственную связь, остановить которую даже она была не в силах.

Несмотря на тяжелую болезнь и вынужденное бездействие, Фирочка осталась верна своему оптимистичному характеру, открытому новым знаниям почти до самого конца. Она продолжала быть в курсе событий, и когда Наташа возвращалась вечером с работы, Фирочка была готова рассказать ей последние новости. Это была эпоха потрясений для Советского Союза. Целые народы стремились выйти из этого Союза, который стал для них тесен. Национально-освободительные движения еще не достигли своего апогея, и Наташа тревожилась о здоровье своей мамы, потому что та принимала все близко к сердцу и предвидела тяжелые последствия, которые причинит евреям отделение других народов от России.

Они часто беседовали о происходящем в стране и делились друг с другом своими сомнениями. «Погляди, что творят «младшие братья» своему «старшему брату», – говорила Фирочка. «Все они бунтуют и требуют независимости! Дай бог, чтобы обошлось без гражданской войны».

«А сможет Россия обойтись без республик?» – спрашивала Наташа.

– «Конечно, сможет, если поймет, что как раз русский народ больше всех пострадал от советского режима. Смотри, все народы в стране живут более или менее компактно, в своих республиках. Уехавшие в Россию после революции, оставили близких в своих республиках, и сумели сохранить традиции, язык и даже религию. А русские потеряли в процессе советизации почти все. Они стесняются называть себя русскими почти так же, как мы стесняемся называть себя евреями».

«И ты знаешь, доченька, папа твой, в сущности, был героем, ведь он хотя бы раз в жизни посмел сказать то, что считал нужным».

«Да, папа был настоящим героем», подумала Наташа и покраснела при воспоминании о своем отступничестве в деле Бродского, когда ей было почти 18 лет. «Я не смогла проявить себя, как достойная дочь своего отца». Однако она не сказала этого вслух, потому что даже сейчас, более 20 лет спустя, она стыдилась своего тогдашнего поступка. Но на смену этой мысли пришла другая, более трезвая: до Бродского сейчас далеко, как до луны, к тому же теперь он – Нобелевский лауреат, а детей надо спасать, ведь есть вещи, о которых мама не знает, потому что их не рекламируют по телевизору.