Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

Он уже не стал говорить о том, как ему осточертели эти турецкие паши, министры и коллеги дипломаты, а ещё, конечно, соглядатаи, шпионы и доносчики! Они кругом, они повсюду с ним, они его неотрываемая тень. От этого свихнуться можно!

Они шли по берегу Босфора в сторону видневшегося вдалеке мыса. Солнечный свет невольно заставлял щурить глаза.

— Вам совершенно необходимо побывать в Петербурге, — выслушав его, посоветовал Милютин. — Приятели из МИДа сообщили мне, что Стремоухов будто бы подкапывается всячески, желая заместить Вас здесь, в Константинополе.

— Да пусть себе! — сказал Николай Павлович. — Если я стану тратить силы и здоровье на бесполезную борьбу с внутренними интригами, то через несколько лет уже никуда не буду годиться. При всём сознании моего ничтожества, я твёрдо убеждён, что, когда на Руси понадобятся люди, а не пешки, настанет мой черёд. А что касается Стремоухова, так он, бедняга, спит и видит, чтоб поймать меня впросак. Но я пока что обхожу его ловушки.

— Жаль, если ему это удастся.

— Бог не попустит, свинья не съест. Против своих убеждений я никогда не действовал и действовать не буду. Я могу ошибаться, обстоятельства могут изменить мой образ мыслей, но теперь менять здесь ту политику, которой я следовал, считаю вредным для России. Исходя из этого, я не узнаю князя Горчакова. В министерстве иностранных дел не видят приближающуюся опасность, а именно: нападения Германии на нас. Слупив с Франции огромнейшую контрибуцию, она прикопит двести или триста миллионов талеров и подготовится к войне.

— А в правительстве, — с досадой сказал Дмитрий Алексеевич, — палец о палец не бьют, чтобы усилить армию и предотвратить беду.

— Хотел бы я узнать, чем головы у них забиты?

— Да всё тем же: личной выгодой.

— Совестно уйти в минуту опасности, а я сейчас чувствую поползновение проситься вон из Константинополя. Заниматься водотолчением, когда чувствуешь, что можешь сделать многое, но что связан по рукам и ногам, неся ответственность за тупоумие других — неимоверно тяжело и часто не по силам, — с горячностью проговорил Игнатьев. — Делайте со мною, что хотите, но я вижу, нутром чую: измена вкралась в царский двор, в самоё сердцевину управления державой! Мне постоянно кажется, что кое-кто в правительстве умышленно ведёт нас к позору и гибели. Одно меня выносит и поддерживает: убеждение в помощи Божьей, в удали русской и в будущности русского народа. Чтобы враги наши ни затевали, а на нашей улице будет праздник. Кстати, мы и на Босфоре не теряем случая подражать отечественным демонстрациям в честь дружбы России с Америкой. Корвет под звёздно-полосатым флагом прибыл в Дарданеллы дней пять тому назад и был оставлен в карантине. Мой здешний приятель Джордж Генри Бокер, министр-резидент Соединённых Штатов, попросил меня о помощи, и я помог ему провести корабль в Константинополь. За это он пообещал, что команда корвета и всё американское посольство примут участие в праздновании нами тридцатого августа дня тезоименитства государя императора. На следующий день я дал обед в честь Бокера и моряков. Погода стояла хорошая, мы развернули большую палатку и смогли принять в Буюк-Дере сто двадцать человек. Вечером был фейерверк, оркестр играл русскую музыку.

— Отлично! — промолвил Милютин. — Вы вновь дали понять своим коллегам, кто правит бал в Константинополе.

— Турки, англичане и французы были просто взбешены, — Игнатьев скромно улыбнулся. — А коли так, то не видать мне Петербурга, как своих ушей.

— Босфор не отпускает?

— Много дел. Да и нарочно могут не пустить. Интриги против нас в полном ходу. Румыны, поляки враждуют открыто. Австрийские газеты поливают меня грязью. Я уже задал головомойку нашим консулам за то, что за евреев и армян без толку вступаются: за их писак — без совести и чести! — поднимают голос.

— Непорядок, — повёл головой Дмитрий Алексеевич и обратился с вопросом. — Петербургские армяне утверждают, что их католикос превыше всех восточных патриархов, а уж тем более митрополитов и архиереев. Это вздор? Или на самом деле так?

— Конечно, вздор! — сказал Николай Павлович. — Церковь армянская древняя, да. С этим никто не спорит. Но первенство не у неё — у православных греков, римлян и антиохийцев. Так что, пусть они других на свой аршин не меряют.

— А что за статья была в «Голосе», ругающая Вас за «притеснение армян»? — вновь полюбопытствовал Милютин.

Игнатьев криво усмехнулся.