Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Всё так, — сказал Николай Павлович. — Они бесстыдно именуют себя носителями «новых» идей, а сами исподволь ниспровергают вечные идеи мира, добра и любви. — Он собрался с мыслями и вновь заговорил — жёстко и прямо: — Можно и должно бороться за свободу нации, но бороться за права человека, это, по-моему, глупость или заведомая подлость. Разложение общества.

Чтобы как-то успокоиться, Игнатьев медленно прошёлся от стола к окну.

На улице шёл мокрый снег, лепился к стёклам, оседал на шляпах и зонтах прохожих. Вдоль Большой Перской улицы, отталкивая от себя синие сумерки, жёлтым светом загорались фонари. А в остальном всё было, как всегда. Катились экипажи, стучали копыта, с грохотом и скрипом протащилась сельская арба. Принюхиваясь к мостовой и огибая лужи, куда-то понуро бежала дворняга.

Николай Павлович скрестил руки на груди и повернулся лицом к своему атташе.

— Я не дерзну отрицать или подтверждать союз масонов с дьяволом, ибо всё, что мне известно об этих несуразных личностях, собрано и представлено к изучению как правило, самими этими людьми; опять же, с позволения их верховных кукловодов. Но я убеждён, что внутренний устав и цели этого тайного ордена, остающиеся во многом неясными и противоестественными, вполне оправданы логикой борьбы добра и зла в нашем святом и грешном мире. Вы вправе спросить меня, для кого их цели остаются неясными? — отходя от окна, обратился он к полковнику Франкини и направился к столу, на котором лежала карта Стамбула. — Прежде всего, для тех, кто в силу долга или обстоятельств подвизался объяснять необъяснимое, пополнив сонм философов с учёной степенью и въедливым умом. А мы ведь с вами практики, не так ли?

— Ваше высокопревосходительство, — обратился полковник Франкини к Игнатьеву, — я помню вашу просьбу относительно франко-армянского Протокола. Мне удалось кое-что сделать, но этого пока что не достаточно, чтоб в сердце всколыхнулась радость.

Виктор Антонович смущённо улыбнулся. Похоже, он и сам был изумлён своей высокопарностью: ведь не коронованная особа стояла перед ним, не султан и не великий везир, а молодой русский посол, свой брат, разведчик, нисколько не заносчивый, открытый и простой в общении.

Игнатьев понимающе кивнул: в таком серьёзном деле, как поиск таинственного Протокола, излишняя спешка лишь навредит. Полковник Франкини выказывал себя отличным профессионалом, способным выполнить труднейшее задание, не говоря уже о том, что он прекрасно разбирался в самых сложных политических коллизиях и, приступая к новой операции, блестяще разрабатывал свои хитроумные планы. Про таких обычно говорят: «Из маслобойки гармонь сделает».

— Ладно, — сказал Николай Павлович. — С Протоколом дело не горит. Всё равно я сейчас другим занят: турецкое правительство затеяло переговоры по устроению новой Румынии, и я намерен участвовать в них самым решительным образом.

— На стороне султана? — догадался атташе, хорошо помнивший слова Игнатьева: «Без благосклонности Абдул-Азиса нам проливов не видать».

— Против Габсбургов и лондонского кабинета, — пошевелил локтями Николай Павлович, смешно изобразив ковёрного борца. — Мне предстоит серьёзнейшая схватка с лордом Литтоном. А он педант, зануда, каких мало. Придирчив, холоден, рассудочен. И всё ему не так, и всё-то ему плохо. Но терпелив, вынослив, как осёл. Он может сутками сидеть в своём любимом кресле, дымить изжёванной сигарой и… не покидать переговорной комнаты.

— Игнатьев вновь прошёлся от стола к окну, глянул в него на улицу, отметил, что один фонарь погас, а на других скопились шапки снега, и, возвращаясь назад, вновь заговорил о беспокоивших его переговорах. — Дебаты по Румынии предстоят жаркие! Намного жарче тех, которые мне уже приходилось вести с лордом Литтоном и в которых по сей день мне приходится участвовать.

— По критскому вопросу? — спросил Виктор Антонович.

— Да. Тамошние греки мне доносят, что против малочисленных и плохо вооружённых повстанцев, сражающихся из последних сил с отрядами карателей, турок натравливает британский консул, нашедший общий язык с местным пашой. А вы ведь знаете: от губернатора зависит многое. В том числе и отношение к повстанцам.

— А что французы? — соболезнующим тоном полюбопытствовал Виктор Антонович.

— Уклонились от защиты христиан, — с презрением сказал Николай Павлович. — Заперли ворота консульства — и здрасьте! Моя твоя не понимай.