Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Что их к этому подвигнет? — скептически осведомился Николай Николаевич, которого, похоже, угрызала совесть за сделанную им ошибку.

— Удачливых любят, к ним липнут. От победителей не отходят и всегда готовы услужить, — как можно спокойней ответил Игнатьев, едва справляясь со своим негодованием. Мысленно он не переставал укорять главнокомандующего и его штабистов в том, что они грозились идти безостановочно в Константинополь, но увязли в собственном безволии.

— Нет, нет! — сказал великий князь после короткого раздумья, — пора мириться да идти домой. — Голос Николая Николаевича невольно передал интонацию дряхлого канцлера, которому в июле должно было исполниться восемьдесят лет. Глубокий старец, переживший почти всех своих ровесников, князь Александр Михайлович Горчаков давно уже не думал о судьбе России, о её грядущих бедах и невзгодах. Если что его и волновало, так это личное благополучие, душевное спокойствие и фимиам, который расточали в его адрес подхалимы. Клистир на ночь и тёплая постель, нагретая заботливой прислугой, вот всё, что было нужно министру иностранных дел России в эти дни.

— Боюсь, что английская эскадра появилась именно потому, что мы не заняли прибережье Дарданелл, — не уступал главнокомандующему Николай Павлович, — равно, как опасаюсь и того, что европейская конференция, затеянная графом Андраши, и на которую слишком поспешно согласился канцлер, соберётся прежде, нежели подробности нашего мира с Турцией будут установлены в желаемом нами смысле, — справившись с волнением, но всё ещё с досадой в тоне проговорил Игнатьев. Ему стало понятно, почему Нелидова оставили в главной квартире великого князя: Нелидов не боец, он соглядатай.

После разговора с великим князем, а затем и генералом Непокойчицким, впечатление о настроениях главной квартиры сложилось у Игнатьева самое безотрадное. Почти от всех главных чинов штаба он слышал одно: «Поскорее заключайте мир, и Бог с ними, с этими болгарами, из-за которых мы полезли в такую даль».

Лишь Иосиф Владимирович Гурко и Михаил Дмитриевич Скобелев составляли исключение. Они и были ближе к войску, одушевлённому желанием идти вперёд и громить турок, мстя последним за поражение в Крымской войне.

Николаю Павловичу же хотелось, во что бы то ни стало, выяснить вопрос о якобы полученной телеграмме государя, посланной после совещания девятого января. Он разыскал князя Чингиза, которого знал с малолетства и который отвечал за телеграф главной квартиры.

— Это ты, мусульманин, всё подстроил, — набросился Игнатьев на опешившего чингизида и пригрозил убить его на месте, если тот не скажет правды.

— Что я, мусульманин, подстроил? — Чёрные глаза казаха выражали изумление.

Уяснив суть претензий своего товарища, Чингиз сознался, что шифрованная телеграмма государя была передана им главнокомандующему девятнадцатого утром, то есть в день подписания перемирия.

Тогда Николай Павлович вернулся к великому князю и заявил ему, что упомянутая телеграмма, позволявшая продолжать наступление до господствующих высот Царьграда, была получена Николаем Николаевичем, хотя и с опозданием, но за несколько часов до подписания перемирия.

— До, а не после, — подчеркнул Игнатьев. — Вот, что главное.

То-то и беда, что слишком поздно, — с раздражением уличённого во лжи и легкомыслии человека огрызнулся главнокомандующий. — Нелидов уже условился о мире, а я дал слово и не мог изменить его.

— Не мог? — вскипел Николай Павлович, почувствовав, как кровь прилила к голове, застучала в висках: всё пошло насмарку! — Не мог?!

— Уже не мог! — прорычал великий князь, ужасно не любивший препирательств и малейшей критики в свой адрес. — Чего ты от нас добиваешься?

— Я? Чего добиваюсь я? — в бессознательном порыве гнева Игнатьев ударил себя кулаком в грудь, и с языка у него сорвалось нелестное для Николая Николаевича признание: — Я хотел удостовериться, что разрешение государя идти вперёд до Константинополя вы получили! оно дошло до вас! это, во-первых. А во-вторых, позвольте доложить, что если бы вы не были великим князем, а простым главнокомандующим, то подверглись бы большой ответственности. И это справедливо. Долг военачальника громить врага, а не останавливать себя переговорами с ним, лукаво ищущим в перемирии своих, нам неизвестных, выгод! Даже не получи вы разрешение царя, вы должны были неудержимо двигаться вперёд, гоня разбитых турок до Босфора! Пока бы они не взмолились! не запросили пощады.