Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

Слабым утешением была депеша Николая Карловича Гирса, товарища министра иностранных дел, в которой тот сочувственно писал: «Как бы то ни было, Вы всегда можете гордиться вашими действиями и гигантскими трудами в этом вопросе, — и всякий воздаст вам должную справедливость».

Утешение и впрямь было неважным. Столько лет горбатиться, строить добрососедские отношения между Петербургом и Стамбулом, почти завершить это строительство и вдруг увидеть, как всё рушится, летит в тартарары, вздымая тучи пыли. Неужели всё зазря? И ему, подобно бедуину, ничего не остаётся, как оплакивать золу родного очага на месте недавней стоянки?

На всех этажах — в закоулках, гостиных, прихожих — вжикали пилы и стучали молотки. Кто как умел, сколачивали ящики. Доски, сваленные во дворе, мигом исчезли. По узким коридорам было не пройти от выставленной мебели: диванов, комодов и связанных попарно стульев.

— Гвоздя в стенку забить не могут, а туда же, в строители «русской политики» лезут! — нарочито громко, чтобы всем было слышно, разорялась госпожа Нелидова, возмущённая необходимостью отъезда. Сам же Александр Иванович оставался поверенным в делах, а переводчиком при нём — Михаил Константинович Ону.

Услышав ругань супруги Нелидова, Генеральный консул Хитрово комично закатил глаза: «Когда я плакала, ты весело смеялся».

Среди всеобщей суматохи Игнатьев привычно отдавал распоряжения. Эвакуация посольства дело хлопотное, а спешная эвакуация — ещё и неприятное. Оно напоминает бегство с его неизменным паническим воплем: «Бросайте всё — спасайтесь, кто как может!»

Екатерина Леонидовна с детьми уже взошла на борт «Тамани», когда пронёсся слух, что корабль русского посла хотят взорвать.

Трое матросов, несмотря на ледяную воду, срочно обследовали днище судна. Ничего опасного не обнаружили. Можно было смело покидать Босфор.

Пройдя по непривычно гулким, опустевшим комнатам посольства и убедившись, что эвакуация сотрудников прошла без лишних проволочек, Николай Павлович велел приспустить флаг, после чего сделал несколько визитов. Он сердечно попрощался с теми, с кем был дружен, и поспешил на пароход.

Год кровавых турецких событий стал последним годом пребывания Игнатьева в Стамбуле. Он как бы вышел из одной игры и тотчас включился в другую. Вместо привычной Одессы, «Тамань» направилась в Афины.

По окончании конференции и разъезде послов Игнатьев вернулся в Петербург. К этому времени он уже знал, что Сербия лишилась сил к сопротивлению и будет раздавлена прежде, чем русские войска смогут прийти ей на выручку. Министерству иностранных дел надо было довольствоваться добытыми политическими выгодами, нравственной победой, и вовремя остановиться, охладить свой воинственный пыл. Это не сумел или не захотел сделать князь Горчаков, хотя уже в ходе работы константинопольской конференции было видно, что Австро-Венгрия упорно ограничивала автономию христианских областей и противилась расширению Черногории. Натянутые отношения между канцлером Горчаковым и Игнатьевым вскоре стали известны всем и каждому, в Лондоне и в Стамбуле, не говоря уже о Париже, Берлине и Вене. Этим и объяснялась неслыханная дерзость турок, отвергнувших все постановления европейской конференции. Они утвердились во мнении, что интересы балканских христиан защищает один лишь русский посол, который не имеет поддержки ни в высшем петербургском обществе, ни в МИДе. Завсегдатаи турецких кофеен упивались слухом, что после встречи с государем в Петербурге Игнатьев покончил жизнь самоубийством.

Сложилась странная ситуация: все боялись и ждали войны.

В феврале Александр II собрал государственный совет. Кроме него самого и наследника цесаревича, на совете присутствовали великие князья Владимир Александрович и Константин Николаевич, министр императорского двора граф Александр Владимирович Адлерберг, князь Горчаков, военный министр Милютин, министр финансов Рейтерн, министр внутренних дел Тимашев, министр государственных имуществ Валуев, и генерал-адъютант Игнатьев.

Нужно было обсудить положение дел, решить, что предпринять в сложившейся ситуации.

Государя тревожил вопрос: «Можно ли сговориться с Абдул-Хамидом II без оружия?»

— Вряд ли, — сказал Николай Павлович. — Слабость нового султана состоит в том, что он боится фанатизма толпы, подстрекаемой изуверами и нашими врагами. Самые умеренные и миролюбивые сановники признавались мне, что, если война начнётся, нужно будет не менее двух полных поражений турецкой армии для заключения мира. Иначе народное сознание примет перемирие за измену и растерзает Хамида.