Том Холт - Козлопеснь

Когда Пять Тысяч были свергнуты бандой Клеофона, Аристофан едва успел сбежать и некоторое время был вынужден прятаться. Его друзья по очереди укрывали его у себя, но мало кто мог вынести его компанию дольше недели, а кроме того, вознаграждение за его голову было назначено весьма соблазнительное; думаю, к тому моменту, когда власти предержащие потеряли интерес, за него давали уже по четыре драхмы за фунт веса. Тогда-то Аристофан и обнаружил, что ему некуда идти. И пришел ко мне — и это когда лишняя тысяча драхм мне совершенно не помешала бы.

Помню, было уже за полночь, и я только что вернулся из деревни, получив известие о болезни Федры. Я страшно устал и уснул прямо перед очагом, даже не разувшись. Федра спала во внутренней комнате — лихорадка не давала ей спать предыдущие двое суток. Вдруг в дверь оглушительно забарабанили и я рывком проснулся, как будто меня ткнули вертелом.

Я пришел в ужас, как вы догадываетесь; когда в такие времена посреди ночи раздается стук в дверь, это может означать только одно. Но меньше всего я хотел, чтобы Федра проснулась, и потому кое-как поднялся на ноги и слегка приоткрыл дверь.

Сперва я не узнал сына Филиппа — он выкрасил волосы и зачесал их поперек лысины, но когда он навалился всем своим солидным весом на дверь и распахнул ее, я понял, кто это, и совершенно не обрадовался. Я собирался что-то заявить по этому поводу, но он не дал мне такой возможности. Он ворвался в дом и захлопнул за собой дверь.

— Ради всех богов, — сказал он, — с какой стати ты заставил меня полчаса торчать на крыльце? Ты не видишь разве, что я в опасности?

Я еще не проснулся до конца и соображал туго.

— Опасность? — пробормотал я (в рот мне как будто напихали грязной шерсти). — О чем ты говоришь?

— За мной гонятся, вот о чем, — сказал он, глотая вино прямо из ковша. — Этот ублюдок Эвксен продал меня. Я еле успел сбежать.

— Ты хочешь сказать, кто-то пытается тебя убить? — спросил я.

— В точку! — ответил сын Филиппа. — Так, где тут у тебя лучше всего спрятаться? Меня могли выследить досюда — из-за того, что ты не торопишься ответить на стук.

— Ты хочешь сказать, дом станут обыскивать? — спросил я, приходя в ужас. — Моя жена больна, ее нельзя беспокоить.

— Слишком поздно об этом переживать, — сказал сын Филиппа. — У тебя было время подумать об этом, пока я торчал перед запертой дверью.

Я лихорадочно соображал, что делать, но на ум не приходило ничего, кроме историй о рогоносцах, в которых мужья внезапно возвращаются домой, а жены прячут любовников в самых неожиданных местах. К несчастью, одна из последних пьес Аристофана содержала множество подобных сцен, и мой затуманенный ум в них сейчас и увяз.

— Да ради же богов, — сказал Аристофан яростно, — соберись с мыслями, иначе нам обоим конец. Ты что, хочешь, чтобы меня схватили?

Клянусь, до этого момента мне даже в голову не приходило, что это прекрасный случай поквитаться с сыном Филиппа за все его подлости, да притом так, чтобы и рук не замарать. В конце концов, не моя вина, что головорезы Клеофона решили пришить поэта; Аристофан не вверил себя под мою защиту согласно формальным правилам, включающим коленопреклонение и объявление себя просителем. Я не был ему ничем обязан, и вообще, вредить своим врагам — долг достойного мужа, спросите любого философа. Но я опять вспомнил, что Аристофана передал под мою опеку сам бог, и сказал ему устало, что рядом с кухонным котлом найдется место, где можно спрятаться. Это был большой кувшин, в который мы сбрасывали объедки и опорожняли ночные горшки в ожидании золотаря, а поскольку последний не появлялся со своей телегой уже целую неделю, в нем накопилось достаточно вещества, чтобы скрыть поэта с головой. Он яростно заспорил, разумеется, и меня подмывало напомнить ему о сицилийских оливках; но я сдержался, и в конце концов он залез в кувшин, а я завалил его нечистотами. Полагаю, после того, как он принюхался к запаху, ему там стало уютно и хорошо.

Примерно десять минут спустя в дверь снова застучали и я пошел открывать. На сей раз я оказался недостаточно проворен, и Федра проснулась от шума; она появилась из внутренней комнаты и сонным голосом спросила, что происходит.

— Не спрашивай, — сказал я, откидывая засов. — Будь хорошей девочкой и возвращайся в постель.

За дверью обнаружились пятеро или шестеро мужчин, все с обнаженными мечами и явно не в лучшем настроении. Я никого из них не узнал; полагаю, все они были чужеземцами. Так или иначе, он желали знать, где находится Аристофан, сын Филиппа. Я сказал, что не знаю.