Том Холт - Козлопеснь

Вот так пришел конец величайшей и совершеннейшей демократии в мире, идеала, подражать которому станут стремиться еще нерожденные поколения. На самом деле все было не совсем так просто: демократия была ненадолго восстановлена перед концом войны, и этому сопутствовали самые кровавые события, которые только видели Афины, пока им не положили конец спартанцы, взявшие наконец Город. Но монстр, созданный Клеофоном и его мясниками, не имел на самом деле ничего общего с прежней демократией; он напоминало комплексный организм, порожденный Солоном, примерно в той же мере, в какой мои пародии походили на пьесы Эврипида. Я не хочу вспоминать об этом периоде, поскольку от мыслей о нем мне даже сейчас становится тошно. Моя история заканчивается здесь.

Осталось только увязать несколько свободных концов — и на этом все. Например: дошли ли у нас с Филонидом руки до убийства Аристофана в отместку за устранение нашего ведущего актера или клятвы наши остались пустым бахвальством? Что ж, к тому времени, как мы проспались и снова обрели способность управлять собственными конечностями, мы обнаружили, что наша обида на сына Филиппа изрядно потускнела. В конце концов, не только я выиграл главный приз, как комедиограф, но и Филонид получил его — как лучший актер; с этим возникли небольшие трудности, поскольку Филонид не был формально объявлен, но их разрешили без лишнего шума и он получил свою награду — и все это, неким запутанным образом, произошло единственно благодаря Аристофану. Поэтому мы отложили избиение до лучших времен, решив вместо этого придумать какую-нибудь более утонченную кару. А потом — то одно, то другое — мы так и ничего и не придумали, так что долг остался висеть на нас, как древняя закладная. Позже, в ходе неприятных событий следующего года, когда любая попытка оказать сопротивление новому режиму была чревата реальной опасностью, Аристофан совершил несколько по-настоящему благородных и отважных поступков, и мы почти простили его.

Незадолго до собственно переворота, когда атмосфера в Афинах стала уже исключительно тяжелой и несколько человек, слишком прямо выражавшие свои взгляды, были убиты на улицах, пошли разговоры об отмене комедийных постановок, поскольку политические высказывания оказались фактически вне закона. Аристофан, однако, явился к архонту (пост архонта сохранился, только походил на прежний не больше, чем я на Зевса Громовержца) и потребовал предоставления хоров и на Ленайи, и на Великие Дионисии. Поскольку он по-прежнему обладал известным весом в олигархических кругах, и по-простому прихлопнуть такую известную личность стало бы себе дороже — хлопот потом не оберешься — архонт согласился, и Ленайи и Дионисии в итоге состоялись. И пьесы, написанные Аристофаном в тот год, были по-настоящему остроумны, хотя я не могу зайти так далеко, чтобы утверждать, что они были хороши.

Он понимал, что прямая критика в любом виде стала невозможна, и решил эту проблему довольно изящно. В Афинах тогда шутили, что олигархический эксперимент оказался столь радикальным, что после его провала единственным логичным продолжением станет передача власти в Городе женщинам, что стало бы более причудливым явлением, чем даже правление Антифона. Аристофан присвоил эту шутку и построил на ней аж две пьесы; он, однако, замаскировал ее в одном случае под просвещенную критику, а в другом — под общий призыв к миру. Но в обеих пьесах женщины частично присваивали государственные функции и вели себя при этом удивительно похоже на олигархов. В одной из пьес они захватывали Акрополь, как это сделал знаменитый Килон несколько сотен лет назад в попытке установить диктатуру; текст был пронизан завуалированными параллелями с реальностью — от произвольных арестов граждан до секретных переговоров с врагом с целью завершить войну любой ценой, архонтов-марионеток и предыдущего переворота, когда Белоногие захватили Лейпсидрион. В сложившихся обстоятельствах все это было очень смело, но олигархи или не могли, или не захотели отреагировать. Они притворились, что не разглядели намеков и позволили Аристофану получить свою минуту славы. Поскольку переворот произошел чуть позже, не встретив никакого сопротивления, я не думаю, что большинство смогло эти намеки разгадать, а если смогло, то пропустило их мимо ушей.

Тем не менее нельзя отрицать, что сын Филиппа совершил поступок, и это лишний раз доказывает, как глубоко в каждом из нас укоренено добро. Но если вы надеетесь, что Аристофан исправился окончательно, боюсь, что должен вас разочаровать. Вскоре после переворота он вернулся к шашням с олигархами и когда Четыреста были низложены, оказался у разбитого корыта. Тем не менее ему довольно быстро удалось договориться с людьми, стоявшими за спиной Пяти Тысяч, и как только новая версия Власти Избранных обрела устойчивость, он нашел подход к нужным людям и на короткое время стал видной персоной. В этот период он предпринял несколько попыток доставить мне неприятности; например, он пробовал вычеркнуть меня из списка граждан на том основание, что моя прапрапрабабка родилась в деревеньке около Тризина, которая на то время находилась как бы и не вполне в Аттике; он затеял интригу с целью возложить на меня снаряжение триремы и постановку пьесы в один и тот же год, представив дело так, будто я сам на это вызвался; когда Ферамен был в опале, он распускал слухи, что я друг Ферамена, а когда Ферамен снова оказался в фаворе — что я грязно шутил о фераменовой жене; он воровал целыми кусками из пьесы, которую я начал писать лет за семь до того, но забросил — он подкупил слугу, чтобы тот утащил единственную уцелевшую копию из кедрового сундука, стоявшего у нас во внутренней комнате.