Сергей Зайцев - Седьмая печать

А этот нежный запах, кружащий голову, — кто-то рядом воскуряет фимиам. Этот кто-то огромен, как мир. Он добр, как весеннее солнце. Да Он и есть солнце, Он и есть мир. Он есть Бог. Но Его не увидеть даже прозревающим взглядом, ибо если раньше Он жил у тебя в сердце, то теперь ты живёшь в сердце у Него. И тебе хорошо, как никогда... как никогда...

Огромный ангел с крыльями в полнеба, благой ангел света склонился к ней — как будто бы гора склонилась. Серебряно-белыми глазами он пытливо и строго заглянул ей в лицо, в самую душу заглянул и проплакал: зачем?., зачем?.. Ангел склонялся всё ниже и ниже; глаза его блюдца стали глазами-озёрами, застилающими всё. В самые глаза ей смотрели, в душу проникали взглядом и окутывали её эти потрясающе огромные и чистые озёра. Голос его сотрясался. Сотрясались Небеса: зачем?., зачем?., исправить этого не сможешь, милая... милая... никогда... никогда...

Душа Надежды — ах, вовсе не маленькая она оказалась — большая и прекрасная (о диво! как же она умещалась в столь крохотном теле, как же она теснилась в нём, сложенная в тысячу раз, смятая, угнетённая тяжкой плотью!), легкокрылая птица, едва шевельнув великолепными крыльями своими, вырвалась в Небеса из клетки, в которой так долго томилась, чтобы, наверное, уж не вернуться на эту бренную землю и в клетку эту никогда... никогда... ... милая...

ерез месяц-два дело мещанина Дмитрия Бертолетова о подготовке покушения закрыли за недостаточностью улик. Но не закрыли дело о революционной пропаганде и недозволенном хранении револьвера. Бертолетова Выпустили из тюрьмы под залог в полторы тысячи рублей. Залог внёс государственными кредитными билетами некто Яков Зусман. Было подозрение, что именно Бертолетов изготовил бомбу, которой пыталась подорвать подполковника Ахтырцева-Беклемишева курсистка Надежда Станская, однако доказать это не удалось; обыски на квартире Бертолетова и в лаборантской в Медико-хирургической академии ничего не дали — ни следа взрывчатых веществ, ни чертежей, ни даже инструментов, сколько-нибудь подходящих для изготовления взрывных устройств. Также было подозрение, что именно Бертолетов бросал бомбу в подполковника Ахтырцева-Беклемишева летом прошлого года, но подозрение это не стали принимать во внимание в связи со свидетельством некой Магдалины Тиле. Девица Тиле показала (и подтвердила показание под присягой — положив руку на Священное Писание), что весь тот день, когда имело место нашумевшее покушение, подозреваемый провёл у неё в квартире. На вопрос — почему она помнит тот день, ничем как будто лично для неё не примечательный в череде других дней, — девица Тиле ответила, что хорошо помнит все дни, все горестные дни, какие бесконечно тянутся после смерти её малолетней дочери. Ответ сочли разумным и убедительным. А дознаватели, имевшие с ней дело, поразились её памятливости. Она, действительно, многое помнила из дней, какие называли ей наугад, для проверки, и с поразительной точностью говорила, что с ней и с другими происходило в такой-то и такой-то день. На вопрос — чем же они заняты были с Бертолетовым весь означенный день, — Тиле ответила, что именно этот день был «лично для неё примечательный», ибо был он годовщиной смерти её любимой дочки. Магдалина нуждалась в этот тяжёлый день в утешении, и Дмитрий Бертолетов её утешал. Проверили по метрикам — Магдалина Тиле не лгала. У неё действительно дочка умерла от болезни ровно за год до того...

...Домой Бертолетов возвращался один, пешком. Он знал уже о гибели Надежды. Он был простужен и кашлял, у него был потухший взор. Глаза ввалились на бледном лице, черты заострились. Если бы кто-то заглянул ему в это время в глаза, то увидел быв них... тюремную решётку... а за решёткой — небо с овчинку...

Его пару раз навещала Магдалина. Утешала, как могла.

Магдалина же рассказала Бертолетову о похоронах.

Но какие уж там были похороны для бомбистки?.. Даже скромными похоронами это действо сложно было назвать. Погребение наспех. Грубо сколоченный ящик, в котором зарыли Надежду, даже отдалённо не напоминал гроб. Хорошо ещё, что позволили крест поставить и на кресте имя написать, хорошо, что не под номером безликим похоронили. Наверное, потому позволили, что бомбу Надежда всё-таки не бросила; и её пожалели, разрешили погрести по-людски. Она, дескать, пожалела, и её пожалели. Проститься пришли только Магдалина и отец Надежды — Иван Иванович Станский. От горя совсем рассудка лишился человек. На холмик могильный упав, в рыхлую землю пальцами вонзившись, рыдал, говорил безумные вещи — будто Исаакий свой он здесь похоронил, красивый из красивейших. Никто так и не понял, что старик Станский имел в виду. Похороны дочери ведь. При чём тут Исаакий?..