Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

На противоположной стороне зала за круглым столом сидели монсеньор и молодая дама с высокомерным кукольным личиком. Рядом с ними у окна неподвижно застыл полковник дворцовой гвардии. Курфюрст азартно бросал кости, ибо триктрак был его любимой игрой. Наконец полковник кивнул, и отец прошипел в ухо мальчику:

— Начинай...

Людвиг взял первый аккорд, получившийся у него слишком гулким. Но он не стал поправляться, и следующие аккорды получились более звучными. Но он же должен был заглушить стук костей в стакане, который как раз переворачивала дама.

— Десять!

Теперь маленький человечек с княжеской звездой на груди потряс стаканом и метнул кости.

— Двенадцать!

Людвиг усилил темп. Он злился, и соната тоже получалась злой. Уже пошла третья часть, он играл очень быстро и наконец взял последний аккорд.

Вокруг как ни в чём не бывало бегали лакеи, а за столом продолжали увлечённо играть в трик-трак.

— Отлично, шпаниоль! — прошептал отец, положив ему руку на плечо. — А теперь давай на бис. Помнишь, что я сочинил для сиятельных особ?

Лицо Людвига исказила злобная гримаса. Затёкшими пальцами он принялся извлекать из инструмента звуки, напоминавшие звон колокола. Блим-блям-блим-блям.

Он играл увертюру к опере Монсиньи [5] Монсиньи Пьер Александр (1729—1817) — французский композитор, один из основоположников жанра французской комической оперы. «Дезертир», которую было сложно исполнять даже в стенах рухнувшей придворной церкви. Лакеи разом прекратили свою беготню, курфюрст уставился на рояль, ибо только сейчас начал воспринимать музыку, дама с кукольным личиком уважительно слушала, а полковник дворцовой гвардии замер с таким видом, словно ему в сердце попала пуля.

— Прекрасно! Прекрасно! — одобрительно отозвался курфюрст, когда отзвучали последние аккорды. — У мальчика истинный талант. Дайте большой пакет сладостей и, — тут он повернулся к полковнику, — вручите отцу десять талеров из моей личной казны.

Вслед за отцом Людвиг низко поклонился, не понимая, почему в его душе такая пустота, как и в выжженном насквозь дворцовом флигеле.

Людвиг пел, закатив глаза от восторга, хотя обладал довольно скрипучим голосом. Его правая рука брала один аккорд за другим, а левая играла в трёхдольном ритме.

— Как ты мне надоел! — Иоганн ван Бетховен с шумом распахнул дверь. — Такое позволять себе в доме, где каждая половица насыщена истинной музыкой.

Слова эти он, однако, произнёс довольно радостно и вдобавок ещё весело подмигнул Людвигу. Он был явно в приподнятом настроении, о чём свидетельствовали уголки рта, как всегда опущенные в таком состоянии. Но пахло от него на этот раз не дешёвой акцизной водкой, а шампанским.

— Я тут прихожу с целым ворохом хороших новостей, а мой сын, видно в благодарность, пытается погубить меня рёвом почище, чем иерихонская труба. Хватит, Людвиг, не зли меня. Я хочу пролить бальзам на твои раны. Во-первых, я говорил с Рупертом и сообщил ему, что в школу ты больше ходить не будешь.

— Батюшка...

— Вот так-то. Начинай завтра упражняться прямо с утра. И ещё. — Он бросил на рояль бумажный свиток. — Прочти внимательно на досуге. Те десять талеров, возможно, вскоре превратятся в дукаты.

Громко распевая арию, он спустился во двор, а в комнату, запыхавшись, вбежала Цецилия Фишер.

— Людвиг, ты, оказывается, будешь играть в большом концерте, и не где-нибудь, а в Кельне. Вон там, на рояле...

— Что? Неужели отец...

Он выхватил из рук Цецилии, к этому времени ставшей красивой стройной девушкой, свиток и развернул его. Оказалось, что это несколько афиш.

— A-ver-tissement.

— Это по-французски, Людвиг, — рассмеялась Цецилия. — Означает «Объявление».

— «26 марта года 1778 в зале Музыкальной академии на Штернгассе придворный хорист Бетховен...»

— О-о-о! — уважительно протянула Цецилия и даже приложила палец ко рту. — Какими жирными буквами напечатано имя твоего отца. Надеюсь, твоё когда-нибудь будет так же известно, Людвиг.

— Моё?.. — Он продолжил чтение: — «...имеют честь представить двух юных музыкантов, а именно: придворную певицу мадемуазель Авердонк и своего шестилетнего сына. Первая порадует почтеннейшую публику различными красиво звучащими ариями, второй — игрой на фортепьяно, которой он уже имел честь доставить удовольствие всему двору».

— Слушай, а почему у вас целый день только и слышно: Моцарт, Моцарт? Что вы так с ним носитесь?

Вместо ответа Людвиг сел за рояль, и его судорожная игра сильно напоминала пляску святого Вита.