Александр Маслов - Соната «Аппассионата»

Никифор был подлецом, и Мария знала это с самого начала. Знала с их первой встречи или даже его первого взгляда. Предчувствовала, как только может предчувствовать молодая, но довольно опытная в таких отношениях женщина появление в своей жизни очередного назойливого угодника. В этом человеке было отвратительно все: бледные холодные руки, и веснушчатое лицо с крупными неподвижными губами, и глаза серо-желтые, глядящие на нее, будто через засиженное мухами стекло. Но больше всего были отвратительны его мысли, липкие до тела, как несвежее белье.

Может именно поэтому или просто, устав уже плакать, спорить и доказывать что-то, в тот злополучный день она сказала ему:

– Я на все согласна, Никифор Кириллович. Теперь на все. Я думала, Петр Алексеевич, царство ему небесное, – она перекрестилась, небрежно сминая пальцами платок, – оставил мне хоть какие-то малые средства… Оказалось, только долги.

– Мария Ивановна, я отдам ваши векселя. Все до единого. Конечно, для меня это нелегкое решение. Особо при нынешних ценах на бирже. Но, – Корякин встал, заламывая руки, остановился между ней и окном, скрытым наполовину кретоновой шторой, – но видеть страдания такой красивой женщины для меня уж слишком невыносимо. Надеюсь, впечатления от вечера, который проведем мы с вами, заставят забыть меня об этих потерях.

– Вечер в вашем загородном доме… Для меня это тоже нелегкое решение. Встретиться вот так вот, в поздний час с приятным мне, но все еще малознакомым мужчиной. Никифор Кириллович, пожалуйста, обещайте, что это будет очень скромный вечер. Теперь я целиком в ваших руках, но, – Никольская тоже встала, откидывая ворот платья. Было слишком жарко. Ее тонкая, изящная шея дрогнула вздохом, – мой несчастный муж умер всего месяц назад.

– Царство ему небесное, – произнес Корякин, глядя в ее голубые, как слезы эдема глаза. Сердце кольнуло. – Мы были с ним почти друзья.

– Так обещаете?

– Слово чести, сударыня. И скромно надеюсь, что это будет не единственный наш вечер, – поспешно добавил он.

– Никифор Кириллович, то, что вы делаете для меня, не может не сблизить нас. Вы становитесь небезразличны мне, – она взяла плетеную сумочку со стола и протянула ему для поцелуя руку. – Я хочу, чтобы, это был не последний наш вечер, и все зависит только от вас.

Она вышла к остановке такси. Молодой штабс-капитан с рыжими усиками учтиво уступил ей свою очередь, и Никольская устроилась скоро в просторном салоне подкатившего «Потемкина».

– На Пруды, – распорядилась Мария Ивановна, бросив в монетницу серебряный гривенник.

За поворотом исчезло желтое здание гимназии и колонны Торговой гильдии. Старенький приемник трещал что-то на Невской волне. Издалека пробились, зазвенели мелодией позывные Имперских вестей. Никольская тронула ручку настройки и сделала громче. Опять говорили о новом потоке беженцев из Америки, о скандальном разводе Анастасии и надоевшем всем «Германском вопросе». В завершении раскатистый голос диктора осветил подробности покупки Саудовских нефтяных скважин.

– Данилов! За полтора миллиона рублей! – изумленно повторила она, размяла сигарету и вставила в мундштук.

– Да, купил вот – деньга, наверняка, не последняя. А американцы бегуть, драпают рузвельты голодранские! – шофер щелкнул зажигалкой, предлагая ей прикурить. – Во Владивостоке их, как килек собралось. До коих пор мы их прикармливать будем?

Никольская его уже не слушала. «Значит, Данилов скупает Саудовские прииски. А у Корякина двадцать процентов его акций. Подлец! И мои несчастные векселя для него „нелегкое решение“! Ну, жаба конопатая, будет у нас еще не один вечер!» – она глубоко затянулась и прикрыла глаза. В приемнике мигнула зеленая лампочка, первые воинственные аккорды «Аппассионаты» качнули кольца дыма.

Такси должно было подъехать к южным воротам в 22.30. По настоянию Марии Ивановны Корякин звонил в автопарк дважды, и дважды женский голос куртуазно заверял, что машина будет подана вовремя. Сейчас же еще не исполнилось десяти. Звезды только появились на небе бледными точками. После жаркого дня, ветерок, дувший с реки, колыхал занавес и приносил прохладу, похожую на прикосновение влажного шелка. Недопитое шампанское стояло на столе, пузырясь в высоких хрустальных бокалах. По извитой причудливо бронзе стекала капля воска – свеча догорала, незаметно, бессмысленно, в голубоватом свете электрических ламп.