Евгений Салиас-де-Турнемир - На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

— Так меня, Иваша, здесь зовут. Как кто осерчает на меня зря, без толку, так и назовет «боковой» барышней.

— Что же это значит такое? мне невдомек…

Но Уля не отвечала на этот вопрос и продолжала тихо, глядя в пол:

— Вот оттого мне и не за кого замуж выходить. И за мужика нельзя, и за купца нельзя; а за барина — и говорить нечего. Мы с тобой, Иваша, мужицкие дворяне с детства были, да так и останемся. Ты еще — другое дело. Кто тебе приглянулся, ты и женишься, а я же не пойду говорить какому-либо человеку: сделай, мол, милость, женись на мне! Да и не до того, Иваша…

— Никому не пара!.. — бормотал Ивашка, как бы про себя. И он вдруг ахнул на всю горницу, точно будто испугался чего-то.

— Что ты! — воскликнула Уля.

— А за меня!

Уля не поняла. Ивашка вопросительно глядел на нее, пораженный сам своим открытием.

— Что?

— За меня.

— Что за меня? Что ты говоришь?

— За меня, за меня выходи!

Уля все-таки не сразу поняла и, поняв, опять звонко рассмеялась.

— Ей-Богу, Уля, за меня выходи! Ведь я буду вольный, — вот тебе Христос, — скоплю денег, откуплюсь, и как мы с тобой заживем отлично! Я пойду в дворники либо в кучера, а ты… — Ивашка запнулся.

— Вот то-то, Иваша, и не знаешь. Вот то-то и дело: ты в дворники, ну, стало быть, я — в кухарки.

— Нет, как можно!

— То-то, стало быть, нельзя. Ну — в горничные девки.

— Нет, как можно!

— Ну — в прачки, поломойки…

— Да нет, чего ты врешь!

— Ну, так как же, Иваша? Ты дворник, а я, будучи твоей женой, буду барышней-чиновницей? Видишь, вот никак и не клеится.

Ивашка вздохнул и выговорил тихо:

— Да, и то, не клеится.

И оба замолчали. Уля снова понурилась и думала о том, что часто приходило ей на ум: неужели же никогда не найдется человека, который полюбил бы ее, за которого она могла бы выйти замуж и зажить своим домком, своим счастьем. Часто невольно и смутно представлялся ей этот вопрос, и она отгоняла его, как нечто незаконное, как пустую, глупую мечту. Но теперь, когда в первый раз другой, хотя и ее молочный брат, заговорил об этом с ней, ей сразу яснее, настоятельнее представился этот жгучий вопрос.

Почему же и нельзя? почему же не найдется такого человека? Может быть, и найдется, может быть, и нашелся бы давно, если бы она не избегала так упорно и не боялась так страшно всякого нового знакомого. Хоть бы вот этот молодой барин, которого встречала она несколько раз на Знаменке, когда бегала в гости к просвирне… Этот молодой барин, который, будучи в церкви, прошлое Светлое Воскресенье, в конце заутрени пробрался через всю густую толпу прямо к ней, подошел вдруг и сказал: «Христос воскресе» — и прежде чем она успела опомниться, трижды расцеловался с ней. И с тех пор много ночей мешало ей спать его веселое, красивое, улыбающееся лицо. Хоть бы он?! Если бы она с тех пор около года не избегала его тщательно, не бегала к просвирне совсем другими переулками, что было бы теперь? Может быть… Но мысли Ули были прерваны внезапным скрипом отворившейся двери. На пороге показался Капитон Иваныч и, увидя Ивашку, взмахнул руками и ахнул:

— Иван! Иван!

И через секунду Капитон Иваныч душил Ивашку в своих объятиях и целовал его в обе щеки.

— Какими судьбами?! Ах, оголтелый народ! Ведь видел я, уходя, коня твоего на дворе, спрашивал этого черта, Маланью: кто тут? Говорит: приказчик приехал. Откуда? говорю. Не знаю, говорит. Ан это ты! Какими судьбами в столицу пожаловал?

Ивашка снова рассказал подробно, как был спроважен всем миром с родного села.

— За что? — воскликнул Капитон Иваныч.

Ивашка повел плечами и усмехнулся.

— Да все то же, Капитон Иваныч: говорит, лядащий, порченый, негодный; ну и спровадили.

— Порченый!.. — забурчал Капитон Иваныч, насмешливо усмехаясь. — Давай Бог им всем, подлецам, быть такими порчеными! Я по сию пору, Иван, не могу себе простить, попрекаю себя ежечасно, что тебе вольную не выговорил или за себя не взял при продаже вотчины. Был бы ты теперь у нас вот с Улей вместе.

— Да, — рассмеялась Уля, — был бы с нами! Да с Авдотьей Ивановной.

— Да, точно, — рассмеялся Капитон Иваныч и отчаянным жестом бросил свою шапку в угол. — Да, с моей Авдотьей, пожалуй, что и хуже, чем в крепости на селе. А вот что, Улюшка. Мы сегодня с ней опять шумели, — слышала, чай.

— Слышала.

— И знаешь, о чем?

— Знаю.

— А ну, вот и не знаешь.

— Знаю, Капитон Иваныч, не спорьте.

— Да не можешь ты знать.

— Почему-с?

— Потому, что я и сам не знаю!

— Вот так хорошо, — совсем развеселилась Уля.