Дмитрий Дмитриев - Русский американец

-- Так... Вы намерены жениться на моей дочери? А своего папеньки согласие на то спрашивали?

Намекин молчал, не зная, что ответить майору.

-- Что же вы молчите? Извольте отвечать, согласен ли ваш родитель назвать мою дочь своей невесткой?

-- Я... я еще не спрашивал... -- солгал Алеша.

-- Напрасно!.. Вам следовало заручиться раньше родительским разрешением и благословением, которое вы едва ли получите... Папенька ваш, заслуженный генерал, вряд ли захочет родниться со мною, убогим майором. Он слишком горд для этого, спесив, богат. Приданого захочет, а за моей Анастасией почти ничего нет... Усадьбишка моя заложена, и сам я весь в долгу, как в шелку.

Старый майор безбожно лгал; его усадьба не была заложена, а он не только не должал, но сам еще давал деньги под большие проценты.

-- Я с вас ничего не спрашиваю, мне никакого приданого не надо, -- сказал Намекин.

-- Это хорошо!.. Впрочем, после моей смерти все, что останется, будет завещано мною дочери Анастасии, а при жизни за ней дать я ничего не могу. Это -- мое последнее слово, и до времени мне говорить с вами не о чем. А поэтому не взыщите на старика: я устал с дороги, пойду отдохнуть... Прошу, сударь, прощения!..

Проговорив эти слова, старый майор вышел. В дверях он искоса взглянул на влюбленных.

VIII

Тольский, устроившись на новой квартире, не обращал никакого внимания на привидение, пугавшее ночью его дворовых. Как-то он отправился в майорский дом; его тянуло туда словно магнитом, и этим магнитом была красавица Настя. Он приехал в домик майора в тот самый день, когда произошло объяснение Намекина с Настей, и застал молодую девушку печально сидевшей в небольшом зальце.

Было Насте о чем подумать. Нерадостно, невесело сложилась ее жизнь. Она давно лишилась нежной, любящей матери и росла на попечении няньки Мавры да сурового отца. Расправы последнего с дворовыми болью отзывались в ее любящей, еще не тронутой житейскими бурями душе, крики людей, просивших пощады, заставляли ее убегать в свою детскую горенку и плакать там, уткнувшись головой в подушку.

Выросла Настя, похорошела, расцвела, случайно познакомилась с Алешей Намекиным и незаметно для себя полюбила его первой любовью.

Гнет сурового отца теперь не так страшил Настю, и затворническая жизнь не казалась ей постылой. Майор держал свою дочь взаперти, не дозволяя ей выходить за ворота для прогулок и даже подходить к окнам. Только и выходила Настя в церковь, и то в сопровождении старухи няньки да кого-либо из дворовых.

Ревниво оберегал Луговой свою дочь от чужого глаза, сам следил за малейшим ее шагом и заставлял то же делать и своих слуг, которые пользовались его расположением и доверием. Первым таким был дворецкий, Савелий Гурьич, который в отсутствие барина занимал его место и распоряжался в доме, как хотел. Настя не любила дворецкого за его наушничество отцу и за то, что он был бичом для всех дворовых.

После объяснения со своим возлюбленным девушка опечалилась.

"Надо выждать время... может, старый генерал смилостивится и даст Алеше согласие жениться на мне, -- думала она. -- А если он и будет упорствовать, что же, надо ждать; он стар, а мы с Алешей молоды... Одно нам остается -- тайком повенчаться или расстаться... Нет, нет, я не могу расстаться с Алешей, я так люблю его... Что же делать? Как быть?"

В тихих думах и застал ее Федя Тольский.

-- Что с вами, очаровательная хозяйка? Вы печальны, скажите, с чего ваша печаль? -- спросил он у Насти, пожирая взглядом ее красивое, но грустное лицо.

Он ничего не знал об объяснении Алеши Намекина с Настей, а также о возвращении майора Лугового, так как того не было дома.

-- Вы спрашиваете, отчего я печальна? -- переспросила Настя. -- Отвечу: нечему мне веселиться, нечему радоваться.

Молодая девушка не рада была приезду Тольского, но не принять его не могла; она была отчасти знакома с бурным характером своего нежеланного гостя и несколько боялась его.

-- У вас есть печаль, горе? Скажите мне! Может, я помогу вам.

-- Нет, нет, вы ничем не можете помочь мне.

-- Почему? Для вас я готов на все пойти. Для вашего счастья я жизнь свою отдам, -- с жаром произнес влюбленный Тольский, уже давно решивший во что бы то ни стало отбить Настю у Намекина.

-- Оставьте, пожалуйста! Мне вовсе не нужна ваша помощь, -- с ноткой неудовольствия промолвила молодая девушка.

-- Вы, кажется, обиделись на меня?

-- Да, да, ваши комплименты, ваши слова обижают меня.

-- Помилуйте, Анастасия Гавриловна, разве я сказал вам что-нибудь обидное? О, если я осмелился обидеть вас, то накажу себя смертью! -- с пафосом воскликнул Федя Тольский.