Тарас Рыбас - Красный снег

— Не про то речь, — подался к нему Петров.

— Закроем, говорю, кабак, — отчетливо повторил Вишняков, — немедленно.

— А ведь перед людьми придется отвечать, Архип, — сказал Петров, поняв, что Вишняков не шутит.

— Отвечу.

— Иное дело — отобрать собственность для пользы народа.

— Не отобрать, а закрыть! — заорал Вишняков.

Калиста Ивановна отворила и испуганно захлопнула дверь.

— А кувшинчик на полкварты — разбить! — дав волю неожиданно поднявшемуся гневу, продолжал кричать Вишняков.

— Силён ты, однако… — отступая, произнес Петров.

Филя пошел спиной к выходу. Петров помялся немного, не зная, верить или не верить председателю Совета.

— Рушишь заведенное… Хозяин — барии, а работник — князь… Гляди, лоб расшибешь…

Петров морщил большеротое лицо в растерянной улыбке. Вишняков сердито глядел на него, думая о том, что Петров пока не понимает, что к чему, а потом озлится и, чего доброго, закричит: «Откуда ты такой взялся?» — «Не знаю, откуда взялся. Но не отступлю!»

Сутолов похаживал перед столом, начальственно топая каблуками и не замечая прилипчивого взгляда Вишнякова, следящего за ним. Рассказ о том, что Аверкий крепил заигравшую лаву, он пропустил мимо ушей. Аверкий, по его мнению, должен быть в отряде, а не в шахте. Штейгеры сбежали — добычу надо прекратить. Не в силах убедить в этом Вишнякова, он придирался к другому.

— Не по душе мне эта Фофина краля, — сказал Сутолов. — Стучит на машине, а сама рыскает глазами — чистая ведьма. Арестовать надо для надежности.

— Кто ж печатать твои приказы будет? — недовольно спросил Вишняков.

— Без печати обойдемся.

— Не разрешаю, — коротко отрубил Вишняков. Утомленный работой на шахте и в Совете, качающийся от бессонницы, он будто и не способен был спорить.

— Жалеешь всякую мразь. Я точно знаю, что она связь держит с Фофой, — вспылил Сутолов.

— Знаешь — докажи.

— Моих слов тебе мало?

— И то верно, что мало.

— Я Совету докажу.

— Как же ты Совету можешь доказать, если мне одному — не в силах?

Сутолов был горяч. Упрямое спокойствие Вишнякова ему не понравилось. Может, о тайном враге революции идет речь? Какого лешего его защищать? Его защитишь — себя не сбережешь. Да и гордость Сутолова была уязвлена: задачи революции ему понятны не хуже Вишнякова.

— Я на людях красноречие имею, — сказал Сутолов, покраснев от обиды. — А перед одним тобой, может, мне и не надо всех доказательств говорить.

— Не об одном слове речь. За твоим словом — власть трубит. Народ-то о тебе сразу и не подумает, а скажет: новая власть Фофину кралю подобрала. А за что? Народу положено сразу доложить — за что. Поэтому я и спрашиваю о доказательствах. Я ведь тоже народ.

— Доказательства — мое революционное чутье!

Сутолов придавал немалое значение этому «чутью» и, говоря о нем, даже выпрямился и поднял голову.

— Чутье — вздор! Девки с ним живут, пока в баб не превращаются.

Сутолов не мог допустить насмешки:

— Ты бы всех тут пригрел! Тебе калединское соседство, может, и нравится. А я должен контру замечать и истреблять!

По кабинету пошел гул от его басовитого голоса. Вишняков смотрел куда-то поверх его головы. Ему теперь припомнилось, как Сутолов в первый день назначения командиром милицейского охранного отряда прошелся по поселку, чтобы показать людям себя в кожанке и при нагане. Осенняя пора хвалилась близкими холодами. Кое-где срывалась снежная крупа. Бабы замазывали рассохшиеся за лето оконные рамы глиной. На улице, как на грех, никого. Бездомный кобелек показался. Завидя Сутолова, он шарахнулся с визгом в подворотню. А тот засмеялся. Вишнякову тогда показалось в этом что-то дурное: нечего революционерам ходить по улице пугалами.

— Контру истреблять — дело не шутейное, — сказал он терпеливо.

— Ты меня не учи!

— Я не учу. Я только хочу сказать, что Фофина краля не такая важная птица, чтоб на нее заряд портить. Пашка-телеграфист больше ей видится, чем сбежавший Фофа.

— Обманный маневр!.. Враг способен применять разные тактики. Где зубы покажет, а где спрячется.

— Не к тому врагу и не к той тактике приглядываешься!

— А про петлюровскую варту что скажешь? Ее тож прикажешь не трогать? А она в один день явится в Совет и рявкнет: «Р-разойдись!» Все к черту полетит! Никакой советской власти. Служи, бей поклоны Петлюре, на собрания не смей собираться, гони москалей. А я тоже москаль! В каждой хате — орловские, курские, тамбовские мужики-шахтеры. Сотник Коваленко их живо к стенке поставит!