Тарас Рыбас - Красный снег

Вишняков метнул на него быстрый взгляд:

— Как возьмешь?

— По наряду Фофы, на дрова населению. Фофина краля напечатает.

— Последнее это у тебя? — прищурился Вишняков. — Может, еще какой-нибудь склад держишь в запасе?

— Перекреститься надо?

— Все равно не поверю!

Лиликов встал, высокий, черномазый, босой, похожий на обиженного странника. Вишняков улыбнулся глазами: — Так и кажется, что-то еще прячешь!

— Дело твое, — сказал Лиликов без обиды. — Я на твоем месте тоже бы не поверил. Жизнь такая началась, что от человека чуда и прибытка ждешь.

— Сам придумал о «прибытке»?

— Из поповой проповеди взял! — Лиликов стал сворачивать схемы. — Наряд не забудь написать.

Он ловко намотал портянки, обулся и вышел. Схемы оставил — пускай посидит над ними председатель.

Вишняков погрыз сухарь, запил водой. С нарядом тоже получалось не так, как раньше. Штейгеры отвечали за подачу леса, считали упряжки, проверяли кровлю — можно ли работать людям в лаве. Смог ли все проверить Лиликов? А вдруг завалит кого, — шахтерам горе, а сбежавшим злорадное довольство. Бросив недоеденный сухарь, Вишняков подался в шахту.

Тяжело дыша и чертыхаясь, Аверкий ставил стойки «костром».

— Не жалеешь леса.

Подогнув ногу, Аверкий сидя продолжал укладывать стойки.

— Случилось что? — тревожно спросил Вишняков.

— Кровля играет… Я те точно скажу, она с Калединым заодно: второй кумпол обнаружился…

Вишняков подсветил темное, морщинистое «каменное небо», ничего не заметишь. Шутки с ним плохи: опоздаешь с крепью — рухнет кусок пудов на двадцать. Что-то обнаружил Аверкий. Не спрашивая больше ни о чем, Вишняков начал подавать стойки. «Вовремя успел… Без меня, может, не управился бы…»

— Убирался бы ты! — выругался Аверкий.

— Помалкивай!

Под коленками шелестела угольная крошка. Неодерганной корой обжигало руки. Аверкий спешил. С помощником смирился, понимая, что без него не обойдется.

— Живей поворачивайся! Торцом подавай!..

Сверху сорвался блин. Подхватывая груду, покатился вниз по уклону.

— Прочь убирайся! — заорал Аверкий.

Только теперь Вишняков понял, что они одни в лаве, что Аверкий выгнал всех, опасаясь обвала. «Вот тебе и наряд… Тут собачий нюх нужен и отвага, о какой никогда не говорят…» Стиснув зубы, заливаясь потом, он продолжал подавать стойки. Ворочая тяжесть в тесноте, Аверкий замолчал. Еще одна… еще две… Последние он подбивал обухом. Затем отодвинулся в сторону. Вытер пот рукавом.

— Не лезь, куда тебя не просят!

— Не шуми.

— Меня привалит — похорон один. А тебя — совсем другое.

— Всем надо жить.

Сверху посыпались дождем камешки. Кровля навалилась на «костер». Дерево затрещало. Аверкий невольно отодвинулся в сторону и потянул за собой Вишнякова.

— Повоюем еще! — сказал он, прислушиваясь к осадочному шуму.

Вишняков сознался, почему пошел в шахту.

— Зря беспокоишься, — заявил Аверкий. — Думаешь, они за этим глядели? Им — добыч давай. А жизнь свою каждый шахтер должен беречь. И бережем! — закончил он, довольный, что опасность миновала.

Вишняков пополз вниз. За спиной услышал, как свистнул Аверкий, зовя забойщиков в лаву. «Прибыток, прибыток… Ни в какой прибыток не вберешь…»

Возвращаясь в Совет, Вишняков подумал, что никакого урона не нанес отъезд штейгеров и управляющего. Все устроится. Боязно, конечно. Но, может, это и дурная робость. Он чувствовал, что для него очень важно осознать не только свою силу, но и умение…

В коридоре стояли забойщик Петров и кабатчик Филя.

Вишняков попытался пройти мимо, не желая расставаться со своими мыслями.

— Вели, Вонифатьевич, — загораживая ему путь, сказал Петров, — посадить этого субчика в холодную.

— Чего тебе? — хмуро спросил Вишняков.

— Недоливает, гад! Как действовал при царе Николае, так и по сию пору продолжает.

Вишняков поглядел на переминающегося с ноги на ногу Филю.

— Вчетвером они пили… — начал оправдываться кабатчик. — Одну квартовую я подавал — раз, потом еще по кружке… и еще чуток…

— Объясни, сколько входит в «чуток»! — перебил Петров.

— Кварта.

— Врешь! Кувшин с отбитым краем, больше полкварты не войдет!..

Вишняков закрыл глаза, чтобы не видеть их. Штейгеры тоже не вылезали из Филиного кабака. Петров выжрет выверенную меру водки, а потом пойдет орать на весь поселок. А в Петрограде революционные матросы опорожняют царские винные погреба в канавы.

— Закроем кабак, — тихо, чтоб не раскричаться, произнес Вишняков.