Тарас Рыбас - Красный снег

— Возможно, — сдержанно ответил Артем.

Вишнякова постоянно приводила в смущение эта сдержанность. Рубанул бы открыто — и весь табак. Нет же, не спешит, как будто не вся зелень травная, что перед ним, а есть еще какая-то.

— Ленина ты видел? — спросил Вишняков.

— Да, приходилось.

— Чего ж, не ругает тебя, что по литейным шляешься?

— За другое ругает, — усмехнулся Артем. — Угля не даем Петрограду.

— За это стоит, — согласился Вишняков, довольный, что в его работе, кажется, все «по-ленински».

К Артему приходили разные люди. Фатех провожал В кабинет каждого, неизменно ожидая, что Артем позовет. Он успел полюбить его за душевность и считал, что должен помогать ему во всем, как и Вишнякову.

…Прошел в кабинет полный человек в черном пальто. На Фатеха не взглянул, ясно, кто такой…

— Я требую вернуть мне типографию…

— Возвращение типографии и бумаги капиталистам было бы недопустимой капитуляцией перед волей капиталистов, — стало быть, мерой безусловно контрреволюционного характера.

— Я печатал в своей типографии ваши листовки, в которых отстаивалась свобода печати.

— Свобода печати, как ее толкуют черносотенцы и толкует советская власть, — вещи разные, как и сами черносотенцы и народная власть. Ленин уже заявлял оппозиционным партиям, что гражданская война еще не закончена, перед нами еще стоят враги, следовательно, отменить репрессивные меры по отношению к печати невозможно.

— Значит, военное положение? Комендантский час? Кто же теперь оказался в положении угнетенного?

— Власть большинства не угнетает, а подчиняет. Право на насилие принадлежит только угнетенным.

— Почему же совершено насилие над владельцем типографии? Мне обидно, конечно.

— Пока я слышу обиды только от вас. Это можно стерпеть. А политика наша в дальнейшем будет строиться в зависимости от желаний и интересов трудового класса, в том числе и политика по отношению к печати.

— Есть не только класс, но и человек!

— Я не делаю различий… Человек — частица класса.

В комнате послышался шум падающей мебели, а потом выстрел. Фатех быстро открыл дверь. Артем держал за руку владельца типографии. На полу валялся браунинг.

— Вначале добиваются свободы печати, потом свободы убийства, — сказал Артем, отталкивая полного, пучеглазого владельца типографии к стенке.

Оставшись в кабинете с Фатехом, он долго молчал. А потом, словно вспомнив, что он не один, начал говорить:

— Все это совпадает с происшедшим недавно в Петрограде… на дискуссии о свободе печати. Теперь я понимаю, как было трудно Ленину. Он говорил спокойно. Подбирая слова, морщил лоб и говорил медленно. Каждая его фраза падала, как молот… Противники не могли выступить открыто, они сохраняли надежду на удобный момент… Мы обязаны об этом помнить всегда.

Он приблизился к Фатеху и обнял его за плечи.

— Я думаю, — сказал Артем, — тебе следует помочь выехать на родину. Пока надо окрепнуть для дальней дороги. Я имею в виду не только отдых. Твои люди спросят, что ты видел в России. А ты можешь ответить им правильно после того, как сам разберешься, что здесь происходит.

— Меня тоже убивал человек…

— Тебя и спросят: кто убивал, по какой причине?

— Да, спросят. Шайтан-человек.

— А какой он, этот шайтан? Люди как будто все одинаковы, а который среди них шайтан? Вишняков научит распознавать шайтанов. Вот тогда тебе и можно будет отправляться в дальнюю дорогу, на родину!

Когда это будет? Да и нужно ли торопиться? Здесь так интересно. Артем часто с ним разговаривает… Он постоянно занят: каждый день по нескольку митингов и собраний, встречи с делегациями рабочих и крестьян ближних деревень, посещение предприятий, встречи с командирами красногвардейских частей и споры между своими…

— Мы подпишем мир в Бресте, — горячился перед Артемом бледнолицый, худой, с резким голосом Нагидов из Донецкого Совета, — а кто нам даст гарантию, что германские войска не нарушат его и не пойдут завоевывать страну до Урала? Когда в стране произошла революция, отношение к ее защите должно быть одно — ни шагу назад!

— Никто не ставит вопрос об отступлении революции!

— У нас есть силы для революционной войны против вооруженной реакции! Донецко-Криворожская республика, о создании которой мы проявляем заботу, не участвует в переговорах в Бресте. Мы можем сделать первый шаг к революционной войне!

— Призывы к революционной войне в этих условиях безответственны и неправильны.