Стеша плакала. Ей все представлялся усатый казак с неподвижными, как у слепого, глазами. Ясно, что он не отпустит Катерину. И неизвестно, что станется с ней. Яноша не было, Янош отправился с Пшеничным сторожить Громки. Не с кем поговорить.
К полудню в Казаринку вернулся Сутолов.
Он вел Трофима и еще одного, не известного никому, со связанными руками.
— Никак палачи Катерины? — спросил Петров, с любопытством разглядывая Трофима и особенно второго, держащегося прямо и независимо.
— Всю баню ими заселят, — неодобрительно сказал Алимов. — Баня нада ремонтировать для шахтера.
— Много бы ты наремонтировал, если б тот тебя шашкой секанул!
— А где шашка?
— Известно, Сутолов отнял!
— Почему сдался?
— Нет резона отбиваться, в плен захотел. Небось в плену тоже живут! Петров намекал на военнопленных, живущих в бараке. Ему бы только горло драть.
— Путя мне надо проверять! — вдруг послышался надрывный, испуганный голос Трофима. — Куда ты меня ведешь? Люди, нет моей вины перед вами!
— Не кричи зря! — грубо толкнул его в спину Сутолов.
— Ох, господи, что делается… — вздохнула Арина.
Возле бани стоял безмолвным часовым Аверкий. Он открыл дубовую дверь перед вновь приведенными, пропустил их и накинул замок. Окна в бане забиты досками. Серым, мрачным видом она и в самом деле напоминала пересыльную тюрьму.
Было забавно глядеть, как распоряжается Аверкий.
К нему подскочила Стеша.
— Передачу к обеду принесешь, — строго, как и положено тюремному часовому, остановил ее Аверкий.
Сутолова провожали хмурыми взглядами. Многие понимали, что иначе нельзя. Но все же посыпалось ему вслед:
— Гляди, всех нужных людей поставишь тюремщиками!
— Вишняков его еще поспросит, как и почему!..
Дурная жалость к врагам революции Сутолова не трогала. Задевало упоминание имени Вишнякова, как будто Вишняков не поступил бы так же, как пришлось поступить ему, со всей этой контрой, пролезшей в Казаринку. Одного он еще и упустил: сбежал, говорят, от сотника Косицкий. Исчез, как в воду канул. Ничего, и он, даст бог, попадется. А сердобольным да бузотерам когда-нибудь надоест вести дурные разговоры. Черенков подойдет поближе, появится угроза нападения — умолкнут.
Все он решил подчинить обороне от отряда есаула Черенкова. Никаких разговоров про добычу угля, — хватит. Если Черенков побывал в Ново-Петровке, скоро можно ждать его на подступах к Казаринке. В Громки Сутолов отправил отряд в двадцать человек. Косой шурф тоже занял. А в Дебальцево послал просьбу о подкреплении.
Не представлял он только, что дальше делать с арестованными и как долго придется жить на осадном положении. Многим кажется, что серьезного столкновения удастся избежать. Будут ходить по одному — то Григорий, то урядник, — а общее наступление не состоится. Сутолов убедился, что шахтерам надолго не хочется отрываться от работы в шахте.
На шахте остались Лиликов, Алимов, Коплениг с шахтерской детворой, Паргин — по той причине, что ему нужно приглядывать за шахтными конями. Остальные пошли в отряд.
Коплениг починил замок на гаубице и делал пики в мастерской. Тоже для войны…
В Совете Сутолова ждал Кузьма и еще бородатый, загнанного вида мужик в подшитых кожей рыжих валенках.
— Сапетинский скорняк Сомов, — назвал его Кузьма. — Рассказывает про Катерину.
— Ну? — протянул Сутолов, усаживаясь.
— Да он и сам сможет. Говори, — предложил Сомову Кузьма.
— Я только чтоб никто не знал, — торопливо заговорил Сомов. — Убьет меня Черенков…
— А чего он, у вас стоит?
— Уже четвертые сутки, как явился. А ваша, казаринская, вторые сутки сидит в моем сарае…
— Погоди о сарае, — перебил Сутолов. — Сколько у него в отряде?
— Не считал… Ваша велела передать, что выдал ее кабатчик…
— Орудия есть у Черенкова? — опять спросил о своем
Сутолов.
— Орудия, кажись, есть, — ответил Сомов.
— Сколько?
Кузьма неодобрительно поднял на него бровь.
— Не имел возможности посчитать…
— Что ж ты так!
Кузьма вытащил кисет, принялся за цигарку. А Сутолов, вскочив, стал ходить по комнате.
— Если у него есть орудия, тогда надо рыть окопы полного профиля. Какой калибр?.. Трехдюймовка! Бить будет шрапнелью. В атаку пойдет со стороны Сапетина.
Кузьма раскурил самокрутку, поглядывая на него сквозь табачный дым.
— Может, человеку дашь сказать слово? От Катерины он явился.
— Пускай говорит.
— В сарае она, под запором, вторые сутки, — заговорил Сомов, озадаченно поглядывая то на Кузьму, то на Сутолова. — А сегодня с утра велел оттеплить ее в доме… обморозилась, должно. Я ей в сарай, известно, овчин накидал… укутаешься — можно любой холод перетерпеть. Но все одно душа от холода стынет.
Читать дальше