Тарас Рыбас - Красный снег

— Я… говорийт речь! — сказал он, пробираясь к ящику, на котором стоял Вишняков.

Шахтеры с любопытством зашумели. Вишняков поднял руку, прося тишины.

— Франц нам что-то скажет!..

К военнопленным не все относились одинаково. Богатые посылки, которые получали некоторые из них, замкнутость и насмешки по поводу извечной грязи в Казаринке у иных вызывали недоверие, — кто знает, что за люди и чего от них ждать. Может, и незачем давать им вмешиваться в дела шахты. Недоверие питалось рассказами фронтовиков, вернувшихся после ранений, внушалось газетами, которые приходилось читать, жило в песнях о «царе турецком» и «царе немецком».

Франц вскочил на ящик и стал рядом с Вишняковым. Поправив очки, улыбчиво огляделся вокруг. Всюду он видел строгие лица. Ни одной ответной улыбки. Франц заметил это и застенчиво опустил лобастую голову.

— Давай, чего ж? — попытался ободрить его Вишняков.

— Слушать будем! — дурным альтовым голосом поддержал Аверкий.

— Замолкни, ради бога, — сердито посмотрела на него Арина.

— Ан интересно…

— Интересного мало — немцев во власть.

Арина сказала это негромко, но услышали ее многие. Лица помрачнели.

— Геноссе Вишняков, геноссе людьи… — произнес глуховатым голосом Франц.

— Товарищи дорогие! — решил погромче перевести Вишняков.

— Йа, йа, — закивал головой Франц. — Туварич дорого-ой! — И улыбнулся, радуясь, что удалось это выговорить. — Мы — каолиций… нихт коалиций капитал! — Франц вывернул пустые карманы своих пятнистых от смазки брюк. — Мы каолиций арбайтен… работший! Унион работший!.. Мы, вы — унион! — Франц стиснул руки и прижал их к груди. — Ферштейн? — обратился он к Вишнякову.

— Правильно! — одобрил тот. — У нас нет никаких капиталистов, между нами должна быть дружба!

— Вива дружба! — обрадовался приветным словам Вишнякова Франц и поднял сжатую в кулак правую руку.

— Вива! — воскликнул Миха, довольный тем, как все получилось после его слов.

Шахтеры нерешительно зашумели, готовые как будто присоединиться к Вишнякову. Но восклицание мальчишки, как будто тоже имеющего право выбирать, вдруг породило сдержанность.

— Дружба навеки! — рявкнул в толпу Вишняков, заметив колеблющихся.

Франц соскочил с ящика.

— Довольно, что ли? — погромче спросил Петров.

— Ваша воля, — ответил Вишняков.

— Поглядим, как станет сбываться наша воля, — с хитроватой ухмылкой заявил Петров.

— Жалеет, что его не избрали! — насмешливо вскричал Аверкий и этим развеял брошенное Петровым в толпу недоверие.

— Пускай у Фили в кабаке его избирают!

— Рожей не вышел!

— Обчественное добро мигом промотает!..

Вишняков поднял руку, требуя тишины.

— Кого избрали, сам понимает, что не царскую корону на голову натянули. Чуть что не так — народ ему и скажет… А Петрову мы подыщем местечко, не пожалуется, — заявил он под общий хохот.

Когда расходились, Петров зло сказал Арине:

— Нашла атамана в махрах и поддевке!..

— Богу все будут служить.

— Ну да, ты — своему, а немец какому?

До глубокой ночи в поселке светились окна. Собаки глухо лаяли в уличную пустоту. Пьяный Петров у Фили в кабаке шумел:

— Скажи, какой партии Вишняков? Ну!.. Не знаешь! А я знаю! Немецкой, туды его!..

Измученный затруднениями в торговых делах, Филя соглашался. Ему бы только не терять такого верного клиента, как Петров. А Вишняков — черт с ним. Неизвестно еще, чем закончится затея с Советом.

Новая власть неожиданно оказалась сильной. Избранный на митинге Совет постепенно прибирал к рукам управление рудником, поставил под контроль действия Фофы-управляющего. В Продуголь был отправлен отказ от поставок угля по прежним договорам — нечего снабжать железнодорожные узлы на донской стороне, где собиралась контрреволюция. Совет взял под контроль шахту, назначил своего человека, Лиликова Андрея Николаевича, председателем рабочего контроля, а фактически — новым «советским управляющим». После взрыва паровоза в Лесной, «дела подозрительного», Совет организовал милицию «для охраны завоеваний революции» под началом бывшего рядового Измайловского полка Сутолова Петра Петровича.

Сутолов принимал участие в Февральской революции в Петрограде, был в полковом комитете и самолично видел Ленина в 1917 году, на Финляндском вокзале. Говорили, будто Сутолов не состоял в той партии, в которой Ленин. Но черт голову сломит, пока разберется, кто в каких партиях.

Поначалу Совет разместился в холостяцком доме самого председателя Вишнякова. Потом, когда уехали две семьи штейгеров, перебрался в добротный штейгерский дом, прочно построенный из камня-песчаника. Фофа, однако, убедил советчиков, что негоже занимать штейгерские квартиры, так как остальные штейгеры будут недовольны и могут бросить шахту. Взамен он предложил три просторные комнаты шахтоуправления.