Рут Дауни - Медикус и пропавшие танцовщицы

В отсутствие фактов по городу расползались многочисленные, не лишённые оснований слухи. Даже Альбан не устоял, намекнул Русу, что в госпитальных счетах и отчётах фонда Эскулапа обнаружены неувязки.

— Когда вы узнаете, что написано в его завещании, господин, сразу поймёте, что я имел в виду.

Согласно распоряжениям Приска, на похоронах его присутствовал весь госпитальный штат. Чиновник зачитал завещание всей честной компании. Согласно ему, старый слуга получил свободу, что, впрочем, мало заинтересовало скорбящих. Вся собственность должна быть распродана, а вырученные средства переданы в фонд Эскулапа — вот тут все вскинули брови и обменялись понимающими взглядами. Рус поймал на себе такой взгляд Альбана, затем они оба напустили на лица приличествующее похоронам сдержанно-скорбное выражение. Префект лагеря оказался более чувствительным человеком, нежели предполагал Рус, назвал Приска в своей прощальной речи «выдающимся управленцем и сложной противоречивой личностью».

К огромному облегчению Руса, деньги, одолженные Стикху, вскоре были возвращены — самим Стикхом и Хлоей, когда где-то прятавшаяся парочка вновь объявилась в городе. Впрочем, напрасно он ждал требования немедленно вернуть эти деньги в фонд Эскулапа. Наконец совесть взяла верх, и он отправился к несчастному счетоводу, которому дали задание привести фонд, где единолично хозяйничал Приск, в приемлемый для имперских проверяющих вид.

Опершись на локоть, счетовод провёл пальцем с обкусанным до мяса ногтем по длинному списку. И вот наконец палец остановился.

— Но вы ничего не должны, — сказал он. — Задолженность погашена ещё двенадцатого октября.

— Быть того не может...

— Ну, во всяком случае, так здесь написано.

— Должно быть, какая-то ошибка.

Мужчина вздохнул, и пододвинул документ к Русу. Палец указывал на запись, сделанную аккуратным почерком Приска.

— Вот, смотрите.

Рус дважды перечитал запись. Да, действительно, никакой ошибки. Примерно в то же время, когда управляющий убедил его подписать гарантию под Тиллу, задолженность Руса была погашена полностью. В записях фонда не упоминалось ни о какой рабыне. На ум приходило единственное объяснение: очевидно, Приск решил взять его долг на себя. И если бы Рус не смог вернуть деньги, тот забрал бы у него Тиллу для своих тёмных целей, о которых можно только догадываться. А затем, когда надоест, мог продать её за сумму, значительно превышающую задолженность. С другой стороны, если бы её выплатили, Приск всё равно остался бы при своих... Тут Рус призадумался. Из головы до сих пор не выходил случившийся в доме пожар и странная история с падением мастерка с лесов. Только теперь он сообразил, что пожар произошёл после того, как он подписал гарантийное обязательство. В ту ночь Приск был в госпитале и мог вполне выскочить ненадолго никем не замеченным и зашвырнуть ему в окно спальни какой-нибудь горящий предмет. Да, на стройплощадке его не было, но ведь он человек влиятельный. Возможно, Русу стоит пойти и побеседовать на эту тему с префектом центурии. Потому что, если бы Рус сгорел в огне или череп его расколол упавший с лесов мастерок, он бы, естественно, не отдал долг, и Приск, имея его подпись на документе, стал бы законным владельцем Тиллы... На документе, который Рус даже не удосужился прочесть, прежде чем подписал. Так что же получается? Выходит, Тилла принадлежит фонду или его бывшему управляющему?

— Удовлетворены?

— Гм... — Рус почесал за ухом. — Наверное, — нерешительно начал он, — раз Приск завещал всё своё состояние фонду, я морально обязан как-то выплатить свой долг сам.

На лице счетовода отразился ужас.

— Это невозможно! Я только что закончил сводить баланс. Всё перепутается.

И вот, вместо того чтобы вернуть долг, Рус отправил деньги семье брата в Южную Галлию.

Рус стёр последнюю строчку «в случае озноба, жара, лихорадки...» и подумал, что правда — штука весьма почтенная, но на деле не слишком много людей хотят её знать. А те, кто хотел, впоследствии пожалели о том, что узнали. Он откинулся на спинку кресла и уставился на гору неразобранных табличек. Месяцы работы — и всё псу под хвост. Да и сами таблички, невзирая на их содержание, чего-то стоят. А теперь они ему не понадобятся: он не собирается больше писать эту книгу. Никогда. Он сгрёб таблички в кучу, выдернул ступни из-под тёплой собаки и отправился на кухню.

Угольки в печи ещё тлели. Первая табличка начала дымиться только после того, как он кинул в печь последнюю. Сквозь щёлку пробился желтоватый язычок пламени, задрожал, начал разрастаться.