Сергей Горбатых - МбурувичА

— Не пезо, а песо! — поправил его Филипп.

Минут через пятнадцать они остановились у дома с небрежно нарисованной вывеской: корзины фруктов и овощей среди булок хлеба и кусков жареного мяса.

— «Ресторан парагвайской национальной кухни» — перевёл Пахомов. — Зайдёмте, господа? Здесь, наверное, много экзотических блюд?!

— Ты, вчера, уже выпил экзотического терере, — пробурчал Владимир, но первым вошёл в ресторан.

В тёмном и низком помещении за длинными столами сидели несколько босых, просто одетых мужчин, поедавших какие-то кренделя. Стоял кислый запах плохо выпеченного теста.

Не говоря ни слова, Маковский быстро вышел на улицу. За ним последовали Пахомов и Орлов.

В следующем квартале они наткнулись на ресторан с многообещающим названием «Новый Париж». Он только что открылся, и они стали его первым утренними посетителями. Большой зал с белыми стенами, развешанными на них акварельными пейзажами; три окна с видом на реку Парагвай; маленькие столики на двух человек. Всё здесь было просто, но очень чисто и уютно.

Сразу, признав в них иностранцев, к ним подошёл мужчина лет пятидесяти, с густой седой шевелюрой, в белых брюках и такого же цвета рубашке.

— Доброе утро, меня зовут Мишель. Я хозяин этого ресторана. Господа, очевидно, только что приехали из Европы? — сказал он по-французски.

— Мишель, здравствуйте! Вы угадали! Но вы не можете угадать, как мы голодны! — такжепо-французски ответил Маковский.

— Господа, могу вам предложить варёные яйца, сливочное масло, сыр, джем, поджаренный хлеб, кофе…

— Всё! Несите всё! — простонал Пахомов. — Пожалуйста!

Медленно тянулось время. Филипп стал рассматривать бутылки всех размеров, стоявшие в старинном деревянном баре, а Павел не мог оторвать взгляда от красивого вида на реку Парагвай, открывавшегося из большого окна.

Наконец-то официант, молодой жгучий брюнет маленького росточка, в ослепительно белом фартуке, принёс им большой поднос с едой. Почувствовав запах жареного хлеба, Пахомов судорожно стал облизывать свои толстые губы.

Они уже заканчивали завтракать, как в зал вошёл ещё один посетитель. Это был мужчина лет сорока пяти, одетый в светлую вышитую рубашку-косоворотку, шерстяные, давно глаженые брюки, и хромовые, начищенные до блеска сапоги.

Маковский, на мгновение оторвавшись от еды, глянул на вошедшего.

— Вахмистр Воропаев! — удивлённо воскликнул он.

Мужчина подошёл к их столику:

— Господин капитан!!! Владимир Митрич!!! Здравия желаю!!! Какая встреча! Здесь, в Асюнсёне! — громко закричал он.

Маковский встал из-за стола и обнял Воропаева.

— Господа, разрешите вам представить георгиевского кавалера, вахмистра Кубанского казачьего войска Воропаева! Мы с ним знакомы с 1918 года. Храбрейший и честнейший человек!

Лицо мужчины покраснело…

— Воропаев Иван Терентьевич! — просто сказал он, подавая всем руку.

— Присаживайтесь с нами, вахмистр! — предложил Орлов.

— Премного благодарен! — ответил Воропаев.

Они сдвинули вместе три стола. Иван Терентьевич подозвал официанта и что-то шепнул ему на ухо. Жгучий брюнет кивнул головой и исчез.

— Я бачу, господа, шо вы приехали тайгу парагвайскую корчевать? — деликатно поинтересовался Воропаев.

— Нет, господин вахмистр, мы прибыли для ко-ло-ни-за-ции местных неосвоенных земель! — с наигранной гордостью заявил Маковский.

— Так я тож и кажу! Я ж эту парагвайщину уже колонизировал! Да ухайдохала меня эта землица. Мы приехали сюда в прошлом годе, нас человек 18 было. Во Франции этот Горбачёв сказки рассказывал, бока бы ему обломать… Так вот привезли нас под Консепсьон, земли дали столько, шо ни конца, ни края ей не видать. Так на ней, землице этой, лес растёт. Сельва называется. Вот вам крест, господа, она, сельва эта, хуже нашей сибирской тайги будет. Мы думали, что лахва нам обломилась! Какой там! Об деревья топора и пилы ломались… Вот вам крест, господа! — Воропаев стал мелко и быстро креститься.

— А деревья там у вас были красных пород? — воспользовавшись паузой, поинтересовался Орлов.

— Да разные… и красного цвета и белого, и зелёного, но все они были крепче железа. Думали мы эту бисову сельву спалить… Не берёт огонь её! Ну шо ты будешь делать?!

Официант принёс Воропаеву огромную сковороду яичницы, пожаренной на сале, и поставил перед ним.

— Во це я люблю! Прям со сковородки! — с восторгом прознёс Иван Терентьевич.

— Вахмистр, — обратился Маковский к Воропаеву, яростно скребущему вилкой по дну сковороды, — так значит, в вашей колонизаторской жизни не было ни одного положительного момента?