Евгений Фёдоров - Большая судьба

— Это верно, всегда от тягот лихое слово на язык напрашивается! опять вставил слово возчик.

— Вот идут барин и чёрт дальше. Идут мимо крестьянского поля. Самая страда в разгаре. Слышат, под межой ребенок плачет. А мать тут же рядом потная, загорелая, рожь жнет. Всю, видать, разморило. Не поднимая головы, горемычная работает-старается. На ребеночка ей и взглянуть некогда, не то что утешить его. А дитё всё плачет и плачет, так и заливается слезами. Не стерпела мать — от невыносимой тяготы, от несчастной жизни сорвалось у нее недоброе слово: «Чтоб тебя чёрт побрал! Зерно всё осыпается. Отец на барском поле спину гнет. Уж и не знаю, как одна и справлюсь с работой. А тут еще ты сердце надрываешь!». Барин опять чёрта под бок толкает. «Слышишь, — говорит, — экое дело привалило: ведь баба тебе задарма ребенка отдает. Что же ты не торопишься, не берешь его? Дали бы мне, я бы не зевал. Был бы мне даровой работник!» — «Так-то оно так! — согласился чёрт. — Ты на даровое сам не свой, это я хорошо знаю. А только мне этого ребеночка никак не взять, потому что не от души слова бабой сказаны, не от чистого сердца. От тяжкой работы мало ли что с языка сорваться может!» Барин нахмурился, промолчал. Шли они, шли и добрели до барского поля. Как увидели крепостные барина, стали они плеваться и чертыхаться: «Тьфу, опять принесла его нелегкая. Да чтоб тебя нечистый забрал, — ругались они. — Шел бы дармоед к чёрту в пекло!» Тут уж чёрт барина в бок толкнул: «Слышь, что они про тебя толкуют?». Испугался барин, руками замахал: «Что ты, что ты! Разве они это от души говорят? Ведь это не люди — скот. Брешут, как собаки, языком, а что к чему — сами не знают». — «Э нет, — засмеялся чёрт. — Меня-то уж ты не проведешь. На этот раз от всей души слова были сказаны. Так что теперь ты мой!» Без лишних слов схватил чёрт барина за шиворот, сунул в свою торбу, завязал крепко-накрепко, а как только завязал, закрутил тут вихрь до самого неба, и потащил чёрт барина прямо в пекло…

— Ха-ха-ха! — дружно грянули ямщики. — Просчитался барин! Эх-ма, ошибся!..

Аносов вздохнул, широко открыл глаза. Все замолчали. Мужичонка поглубже надвинул шапку и сказал равнодушно:

— Глянь, и пурга утихла!

На дороге улеглась метель, проглянуло скупое солнце. Выйдя во двор, Павел Петрович долго смотрел на снега, застывшие огромными вздыбленными волнами. Высокие сугробы искрились синевой, в просторах лежала тишина.

— Надо поспешать! — сказал он адъютанту.

Возчик взглянул в помутневшее небо и со вздохом ответил:

— Два станка промчим, а ночью опять буран налетит, помяни мое слово…

Аносов забрался в возок, рядом устроился адъютант. Ямщик свистнул, и тройка помчалась по снежной равнине. Было к вечеру, когда Аносов облегченно подумал: «Ну вот и буран обогнали? Скоро и Омск!». Высунувшись из кибитки, он сказал ямщику:

— Полегче гони!

Черные глаза мужика угольками сверкнули из-под нависших бровей. Он мотнул головой:

— И так, и этак худо! Гляди, барин: меж кустиков на степи снежные струйки потекли. Будет опять пурга! Отгуливает зимушка свою последнюю буйную удаль…

Павел Петрович взглянул на восток. Оттуда надвигалась сизая туча. Навстречу в лицо ударил ветер, и в степной тишине почувствовалось что-то зловещее. Аносов незаметно задремал. Он очнулся от толчков, свиста и воя ветра. Впереди за пологом в наступившей темноте бушевала пурга. Тревога и беспокойство невольно овладели Аносовым.

«Ничего, — подумал он, — скоро Омск!»

Но в этот миг могучий вихрь опрокинулся на путников, и возок неожиданно накренился.

— Берегись, барин, тут овраг! — донесся до него окрик ямщика. Возок кувыркнулся, полетел куда-то вниз, дверца распахнулась, и Аносов выпал в глубокий сугроб. Вслед за этим на него упал солидный адъютант, а сверху навалились чемоданы. Всей этой огромной тяжестью Павел Петрович был придавлен и уже не слышал ни завываний метели, ни крика ямщика. Спирало дыхание, и всем существом стало овладевать оцепенение, безразличие. Всё сознавалось смутно, и сколько времени он пролежал под тяжестью в глубоком сугробе, Аносов не помнил. Когда пришел в себя, с трудом выбрался из-под чемоданов и заполз в кибитку. Там уже возился адъютант.

— Пожалуйте, ваше превосходительство, тут совсем тепло! — и он заботливо прикрыл Аносова медвежьей полостью.

Ямщик верхом ускакал за помощью в Омск.

— Осьмсот верстов проехали, а тут осьмнадцать не пересилю? Шалишь! кричал он под вой бурана, погоняя выбившуюся из сил лошадь.