Евгений Фёдоров - Большая судьба

— От трех до семи копеек в день, — смущаясь, ответил управитель.

— Что за произвольная раскладка? — возмутился Аносов. — Три копейки и семь — огромная разница. Покажите обед!

— Вы не будете есть эту пищу, ваше превосходительство! — испуганно вскричал управитель и моргнул кашевару, чтобы тот скрылся. Но толстый служитель не понял намека и сиплым голосом объявил:

— Ноне каша без сала. Середа — день постный, скоромного не полагается!

— А что будет завтра, в четверг? — сердито спросил Аносов.

— В четверг — как будет приказано.

— Да ты пьян! — вдруг возмущенно выкрикнул Павел Петрович. — От тебя сивухой разит. Не вижу у вас порядка. Здесь не школа, а… а…

От волнения Аносов не находил подходящего слова.

— Ва… ваше превосходительство, мы не знали, не подготовились к столь высокому посещению, — растерянно пытался объяснить управитель. — И это действительно не школа, поэтому и зовем «приютом для рудоразборщиков»…

Аносов еле сдерживался, чтобы не наговорить грубостей. Он недовольно отрезал:

— Вам предстоит по-настоящему подумать о школе!

Молчаливый, угрюмый, покинул он грязные, неприглядные казармы и пошел к руднику. На склоне горы в отвалах работали рудоразборщики: старики и мальчишки. Завидя горного начальника и управителя, они замолчали.

Аносов остановился возле сухонького старичка:

— Здравствуй, отец! Как работается?

— Спасибо на добром слове, батюшка, — спокойно отозвался горщик. Работёнка у нас известная, да и то сказать: у доброго человека всякое дело спорится. Вот, глядишь, камень, ан нет, — это камень не простой. Смотри, будто ржа его хватила, а стукну молотом, раздроблю, и вскроет он себя. Хороша руда!

— Каков урок? — присматриваясь к скупым движениям старика, спросил Аносов.

— Я да мальчонка должны набить и разобрать в день сто пудов. Не мало, голубчик, ой не мало! Всё рученьками перещупаем да глазами зорко разглядим… Богатимо руды тут в горе, — копай, сколько душе угодно, и не исчерпаешь во век. — В бесхитростных словах старика прозвучала беспредельная любовь к своему труду.

Он добродушно уставился на Аносова.

— Откуда сам? — спросил его Павел Петрович.

— От века горщик. Еще дед на Демидовых робил, вот и я всю жизнь бергалом отслужил, а теперь, батюшка, стал я хил и немощен. Силушки прежней нет. Теперь и самому в землю не страшно лечь.

Бергал пришелся Аносову по душе. Желая помочь ему, Павел Петрович предложил:

— Ты много поработал, отец, и честно заслужил отдых; иди на пенсию!

— Что ты, батюшка! — обеспокоенно вскрикнул старик. — Да как же это можно? Разве проживу я на рубль тридцать семь копеек в год? Только уйди с работы, тут и смерть! А вот этак шевелишься-трудишься, и смерть бежит от тебя, а бросил всё, и на погост позовут. Эх-хе-хе, старость не радость, не теплое летечко, батюшка…

Старик разговорился.

— Пожито много, батюшка, всего испытал, досталось и рукам моим, и спинушке. Взял себе женушку в молодые годочки без разрешения начальства, так за это сквозь строй провели два раза. Пятьсот человек били вицами. Вот оно как! Живуч человек…

— Родные-то есть? — спросил Аносов.

— А вот моя роденка! — показал он на мальчугана-рудоразборщика. Вместе радости и горе делим…

В этот вечер Павел Петрович засел за рукопись об алтайском булате, но мысли были о другом. Думалось о горнозаводских школах. Обида сжимала сердце: угнетало сознание, что все его усилия будут напрасны, — в Петербурге не поймут его добрых стремлений и не захотят отпустить деньги на школы. Склонившись над листом, Аносов задумался. Ровный свет от лампы теплым кругом ложился на стол. И вдруг Павлу Петровичу вспомнился Заюшкин и шагающий по горной дороге мальчуган.

— Шагайте вперед, шагайте, други! — прошептал он, и теплое чувство наполнило сердце. — Вами земля держится, Иванушки…

На другой день Аносов заторопился на золотые прииски. Среди дремучей тайги у речки раскинулись хибары. Пронзительный ветер рвался в долину. Было неуютно, холодно. В долине у ручья шли вскрытые пласты, там копошились люди. Аносов сошел с коляски и остановился у ближнего забоя. Мерзлую породу рвали порохом. Черный дым клубами поднимался к небу. В этом чаду двигались тени.

— Ваше превосходительство, здесь всё штрафные, — тихо предупредил управитель. — Опасный народ!

Аносов не отозвался, подошел поближе к работавшим в отвалах и приветливо сказал:

— Здравствуйте, братцы…

Хмурый детина разогнул спину и отозвался с насмешкой: