Беседа с Вассианом только усилила его неудовольствие на Сильвестра, а заодно хитрый игумен сумел бросить камешки и в огород Адашева, посеять в царе начало недоверия и к этому любимцу.
Из обители царь вернулся совсем другим, в обращении со своими приближенными он сделался резче, хотя продолжал следовать их советам. Несмотря на ядовитые намеки Вассиана, Иоанн все-таки видел, что советы и указания Адашева служат на пользу государства.
К советам своего духовника царь стал относиться подозрительно, тщетно выискивая в них тайное побуждение священника захватить всецело над ним власть.
Но и это не удавалось. Найти что-либо предосудительное в предложениях и указаниях Сильвестра оказалось невозможным.
— Как родниковая вода они чисты, и замутить их нельзя, — говорил сам себе царь, — как сталь отточены, зазубрин нет на них!
Он болезненно продолжал искать, пытаясь найти какую-либо особую цель священника, и не мог!
Иоанн сознался наконец, что его подозрения на Сильвестра заключаются в той нравственной тяжести, в уколах больного самолюбия, которые он испытывал, видя превосходство высокоталантливого человека, каким был царский духовник, над ним самим.
«Не должно держать при себе советников умнее себя!» — вспомнились ему слова Вассиана Топоркова,
«Прав старец — не должно! — решил Иоанн. — Не могут быть два пастыря, это и в Евангелии сказано: „Да будет едино стадо и един пастырь!“
Остуда остудой, но Сильвестр по-прежнему правил делами государства: государь был принужден соглашаться, как и раньше, с его разумными советами, они явно были полезны народу, всей Руси…
Но мысль избавиться от Сильвестра не покидала Иоанна.
Случай представился скоро.
Ересь Башкина не была окончательно искоренена, и хотя послание царского духовника к владыке получило одобрение самого царя, Сильвестра, неизвестно по чьему доносу, удалось привлечь к ответу, и дьяк Висковатов начал его допрашивать.
— Отвечу я самому государю, а не тебе, дьяку простому, ты и грамоту плохо разумеешь, — с достоинством возразил священник и отправился к царю.
Иоанн не мог уклониться от беседы со своим духовником, хотя вел себя с ним чрезвычайно сдержанно, но разбить доводы и оправдания такого человека, как Сильвестр, оказалось не под силу царю.
— Вникай в дело, государь, своим разумом и смыслом, наветов сторонних людей не слушай, — степенно говорил ему священник, — ты властитель обширнейшего государства, обсуди сам…
И слово за словом Сильвестр показал перед Иоанном все дело, как раскрытую книгу.
Неловко стало молодому царю, он видел всю правоту своего духовника.
— Ты прав, отче, — смущенно сказал Иоанн, — оговорили тебя по-напрасному! — И снова припомнилась царю его беседа с Вассианом.
„Лучше всех других должен быти ты сам! Если тако поступиши, твердо сядешь на царство и в руцех своих все сохранишь! Коли станут около тебя люди умнейшие, то должен ты сам им покориться!“
— Никогда этого не будет! — вскричал Иоанн, оставшись один после ухода Сильвестра.
Сильно разнедужился царь, отозвался на нем тяжелый осенний поход на Казань. Который день трясет его огневица, неподвижно лежит на постели властитель всея Руси.
С рыданием припадает к больному супругу молодая царица, горько ей, жалостно видеть его немощным.
— Соколик ты мой, надежа-государь, почто не послушал меня в те поры, как упреждала я тебя нейти на агарян нечестивых! — с плачем причитывала Анастасия.
Не слышал ничего государь, отняла у него понимание огневица лютая.
Тщетно старался врач-немчин одолеть проклятущую, прогнать болезнь злую, снадобьями поил больного, натирал его мазями разными, но не делалось лучше больному.
Огнем пышет, разметавшись на мягкой постели, больной царь, слова какие-то дикие выкрикивает, а порой шепотом говорит, поднявшись на локте и уставившись глазами куда-то в угол.
— Ой, сглазили моего милого, злым словом обошли! — боязливо повторяет царица, жалеючи глядя на больного. — Водой крещенской спрыснуть бы его надо!
И в отсутствие врача-немчина боязливо вспрыскивает сама мужа, отирает лицо ему сорочкой своею.
А болезнь не легчает, не спадает огневица, сильно забрала она в свои руки царя!
Призадумались бояре, головами качают.
— Как бы не пришлось нам хоронить батюшку царя, Ивана Боголюбивого!
В душе у них возникают сомнения, боязнь, кто же будет царством править?
Читать дальше