Вячеслав Усов - Огненное предзимье - Повесть о Степане Разине

Дружно восставший Алатырский уезд не чувствовал главенства Осипова. Как только он уехал в Ядрин, там появились свои головщики — частью из казаков, частью из местных мурз. Не сговорившись с Осиповым, они пошли на Арзамас и были, разумеется, разбиты воеводой Леонтьевым. По слухам, он двинулся на север, против главных сил Максима.

Максим пытался собрать крестьян сперва к Ядрину, потом — к селу Мурашкину. Те плохо понимали, что для общего дела надо надолго бросить свои деревни и одолеть десятки верст до военного табора. Дворяне тоже туго собирались в войско Долгорукова, но приказная машина в конце концов сработала, к первой половине октября в полках было довольно начальных людей — основы их боеспособности. Крестьян же — ни учесть, ни собрать. В конце концов Максим остановился на Мурашкине, потому что здесь было и многолюдно, и хлебно. Надежду на приход крестьян, посадских и мордвы с юга убила в нем окончательно одна женщина, старица Алена.

Он встретил ее отряд в одну из своих бессмысленных, суетных поездок. Ему и раньше доносили о монахине, крестьянской вдове, сбежавшей из глухого монастыря и то ли ведовством, то ли страстным словом собравшей несколько сот крестьян. Женщинам при желании многое удается лучше, чем мужчинам, они умеют отдаваться делу, как и страсти, безоглядно, непостижимым образом сохраняя приметливость и трезвость. Крестьяне же не только чуяли в Алене родную, понимающую душу, но и поверили, и скоро убедились в ее способности угадывать замыслы воевод и обходить их. С Леонтьевым Алена не связывалась, нападая на дозоры и небольшие гулевые отряды, а главное… Вот главное-то она и выложила обозленному Максиму во время их единственной встречи в разоренной усадьбе боярина Ртищева.

Приказчик Ртищева сбежал с деньгами, его жена, освобожденная Максимом от огненной пытки-вымучивания, уплелась через леса на север, боярский дом мужики разорили, растащив по избам имущество и даже часть делового леса. Ночуя в нем, Максим с оружничим растопили изразцовую печку, отогрелись и утром уже собрались уезжать, когда во двор явилась толпа крестьян. Странно, что они не шумели и не выдавливали слюду из окон, а бережно сопровождали кого-то, словно больного. «Старицу привели захоронки ерышевские искать», — объяснил шустрый оружничий, перемолвившись с сотским.

Крестьяне были убеждены, что приказчик Ерышев увез с собой не все прикопленное серебро, просто не смог поднять. Значит, закопано или припрятано где-нибудь под соломой, в стенах, под стрехой. Про старицу Алену говорили разное, и уж конечно ей открывались тайны кладов. Она либо сама верила в свои особые способности, либо для пользы дела не разочаровывала крестьян.

Как только она с отрядом вошла в деревню, к ней подослали старосту. Пришлось работать.

Алена оказалась моложе, чем ожидал Максим. И миловидней. Только в минуты сильного и невеселого напряжения, каким оказался для нее поиск захоронки, лицо ее старчески отекало, бескровно блекло, а глаза становились несчастными. Максим, выйдя во двор, смотрел на нее издали, не высовываясь из толпы, но она сразу его заметила и закогтила взглядом.

Крестьяне потащились за нею в верхнюю светелку, отыскали в потаенной нише-печуре какие-то серебряные ложки и братинку, изумленно кланялись провидице. Она торопилась отделаться от них, ей явно не давал покоя Осипов, есаул самого Степана Тимофеевича. Оружничий позвал ее в горницу, но она не сразу пошла, а сперва с излишней строгостью долго наказывала мужикам, чтобы ее людей покормили, но отнюдь не поили вином.

С Аленой пришел казак, назвавшийся атаманом. Осипов едва помнил его по Симбирску — он, кажется, отправился с Харитоновым в Саранск. После Саранска он где-то встретился и столковался со старицей, подробностей никто не знал. Атаман явно ходил в подручных у Алены… Максим намеренно спрашивал только ее:

— Каков твой умысел? Так и останешься по уезду в одиночку шастать?

— Што ли к тебе итти?

Какой-то озорной смысл вложила Алена в свои слова, и сама зарумянилась. Максим не дал воли соблазнительной мысли:

— У меня войско. Пойду на Арзамас. Всякая пика на счету.

Алена задумалась. Казак, Аленин атаман, нетерпеливо поскрипывал лавкой. Максим присмотрелся к нему. Он был здоров, хорош собой, и только. Возможно, он послужил последней каплей, переполнившей Аленино монастырское терпение, но в боевых делах она верховодила сама. И Максим, хотя и понимал, что на Алену можно повлиять через казака, с брезгливостью откинул эту возможность.