Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

Под вечер снова раздули костер, и старик взялся запекать на огне кусок солонины. Он беззаботно мурлыкал под нос какую-то басурманскую песенку, время от времени вдыхая запах жареного и причмокивая. Однако, когда Доминик попытался подняться, тот предостерегающе ткнул в его сторону заостренной палкой, которой только что переворачивал мясо.

— Ты куда? — спросил турок.

Веселость его словно рукой сняло.

Какой-то миг они мерили друг друга грозными взглядами, но в конце Доминик примирительно улыбнулся.

— Хочу глянуть ближе на этих шутов, — он кивнул в сторону мертвых.

— Эт, — махнул палкой старик, — не порти себе охоты до еды. Мясо почти готово. Садись. Хотя вам, сарматам, желания покушать не испортит даже самое отвратительное зрелище. Знаю по опыту.

— Ночь впереди, — возразил Гепнер, — трупы могут привлечь волков. Надо хотя бы сбросить их вниз.

Турок недовольно скривился и поднялся на ноги.

— Ну, пойдем, — буркнул он.

Убитые лежали на том же месте и в тех же застывших позах.

— Мое почтение, — шутя поздоровался старик и зашелся диким хрипловатым смехом.

Где-то совсем неподалеку в лесу громко завыл волк. Турок перестал смеяться, плюнул в сердцах и послал на хищника какие-то тайные и страшные мусульманские проклятия.

— Что я говорил? — обеспокоенно сказал Доминик.

— Ладно, ты был прав, — согласился старик, — давай швырнем их в пропасть.

— Постой, — остановил его Гепнер, — мне интересно, почему они никогда не снимали шлемов? Я даже не видел, как они едят.

Он склонился над одним и попытался стянуть с него шлем. Это оказалось совсем непростым делом. Тот упрямо держался на голове мертвого владельца, будто отчаянно пытаясь сохранить какую-то страшную тайну. Лекарю даже показалось, что быстрее в его руках окажется оторвана голова, чем то, что так верно защищает ее даже после смерти. Когда же наконец шлем был снят, двое похолодели от страха. Там, где в сумерках слегка виднелось лицо, появилась рыжая, похожая на медвежью, волосатая морда.

— Господи милосердный! — Доминик отбросил шлем в сторону и перекрестился. — Это не человек.

Турок тем временем принес горящую головню, осветив торчащую шерсть, блестящие глазки и раззявленную пасть, из которой обильно сочилась пена.

— Это оборотень, — прохрипел мусульманин.

— Нет, не оборотень, — глухо сказал Гепнер. — Когда-то давно я уже видел эту нечисть. Это — песиголовец!

Волчий вой послышался еще ближе, заставив их встрепенуться.

— Давай избавимся от этих уродов, — произнес старик и схватил песиголовца за ноги. Доминику пришлось, преодолевая отвращение, поднимать мертвого за плечи.

Раскачав тело, они изо всех сил швырнули его в темную пропасть и прислушались, как оно ударяется о камни и трещит ветками. Немного постояв, мужчины взялись за второе тело. Шлем решили не снимать, поскольку сомнений, что под ним окажется такая же мохнатая морда, не имели никаких. Тем временем волк завыл снова.

— Забирай свое отродье! — воскликнул турок, вместе с Домиником спроваживая в последний путь второго мертвеца.

— Ну вот, — старый вытер об полы руки и снова повеселел, — сделали.

В воздухе послышался жженый запах.

— Проклятие! Наше мясо! — воскликнул турок и бросился к костру.

Гепнер поспешил за ним. Однако оба больше стремились тем быстрее оказаться у тепла и света, чем спасти свой ужин.

Жаркое почти сгорело, но в тех, что его потребляли, страх все еще превосходил голод, поэтому никаких нареканий не было.

Едоки молча жевали обугленное, твердое, как полено, мясо, обмениваясь лишь короткими фразами:

— Завтра пойдем, — сказал турок.

— Куда?

— На юг, к валахам… Спи, я постерегу.

Вряд ли Доминик был в восторге от намерения мусульманина идти в Молдову. Тот, вероятно, надеялся встретить там первый попавшийся турецкий отряд, который бы сопроводил их до какого-нибудь порта на Черном море. А тогда — в Стамбул…

Гепнер решил об этом не думать. Значительно приятнее казалась мысль при первой же возможности избавиться от старика, укокошив его хорошей дубиной. С таким зловещим намерением Доминик улегся просто на камнях и через какую-то минуту провалился в глубокую и глухую пропасть сна.

Ему показалось, что минуло едва ли четверть часа, и тут турок начал тормошить его за плечо.

— Проснись, Людвисар! Ради Аллаха, проснись!.. — умолял тот.

— Что случилось? — промямлил Гепнер и протер воспаленные от недосыпа глаза.